| Автор: Эйан Фэндом: Темное Королевство Пейринг: Скрытый Рейтинг: PG Кратко: Автор обещала продолжение. Правда, не завтра и даже не послезавтра... но все же. Не теряйте надежды, как не теряем её мы. :) Этот фик появился на свет благодаря некоторым рисункам Майи. И принадлежит ей в гораздо большей степени, чем мне. Ночь стояла беззвёздная и почти немая – только ветки, высохшие в порох, весело потрескивали в огне. Ветер был очень нежен, он налетал не порывами, а выдохами – но костру хватало даже этого. Жар погибших веток уже почти задевал кожу. Колкие искры сыпались пригоршнями, раскалённый воздух приходилось пить маленькими глотками, и время от времени ночь рассыпалась на радужные круги. Глаза болели, и было совершенно ясно, что долго – не выдержать. Но пламя не отпускало. Не давало даже отвести взгляда. И он не уходил. Стоял и смотрел в огонь – как заворожённый. Окаменев и едва дыша. Отказываясь чувствовать что-нибудь кроме восхитительной, почти болезненной лёгкости. Голова кружилась. Боги, сколько же магии в этом пламени! И сколько же Тьмы. И красоты – сколько… Торопливые шаги за спиной. Чей-то встревоженный вздох. Чёрт... Пара слов – еле слышных, ненужных. Напоследок. И небрежный взмах руки: кусочек металла, едва успевший согреться в бесчувственной ладони – в огонь. Вот и всё. Развернуться на сто восемьдесят – резко, одним движением. Прочь. И лишь самым краешком сознания испугаться – а что, чёрт возьми, если она вдруг уйдёт, эта хмельная лёгкость? И в груди полыхнёт, и оцепенение слетит разом, и захочется всё же выдохнуть… не просто выдохнуть – оглохнуть от собственного крика. Ударить, убить, умереть – что угодно, только… …Он вздрогнул и открыл глаза. И увидел огонь – у самого лица. Впору было прощаться с ресницами. То ещё словечко вырвалось непроизвольно. Джин отшатнулся и отшвырнул зажигалку, не успев даже толком проснуться – ресницы спаслись, и брови тоже. Впрочем, отшвырнул – сильно сказано. Пальцы, внезапно ставшие совершенно чужими, не удержали бы и спички. А через секунду тем же самым обрадовали и ноги. Падая, Джин задел плечом что-то вроде подоконника – и даже не сразу понял, что задел, потому что боль накрыла его только на полу, вместе с холодом, расползавшимся по комнате от распахнутого окна, и способностью двигаться. Применение предательской способности нашлось немедленно. Новоиспеченный лунатик ухватился за пластиковый подоконник и взвился с пола. Ноги удержали. Во теперь можно было сделать нестерпимо глубокий вдох и испугаться. В комнате было темно. Даже слишком темно: ничего, кроме очертаний кактусов на фоне относительно светлого окна, разглядеть не удавалось. Правда, колючие силуэты Джин узнал без труда – вот уже полгода, упорно живые, хоть и заметно обезвоженные, они с надеждой смотрели на него с этого самого подоконника. Где-то внизу терялся мокрый асфальт, и дремали погасшие фонари. Жилые дома – сонные громады с обоймами запавших тёмных окон – терпеливо ждали утра в непривычной тишине. А над головой замерло незнакомое небо – густая чернота и миллиарды колких серебряных бусин. Ну что ж, кажется, спальня - моя. Можно надеяться, что и вся квартира тоже. Джин тряхнул головой и криво усмехнулся. У кого бы только спросить, куда это я направлялся, почти спокойно подумал он. И следом – ещё: восьмой этаж, а окно распахнуто настежь. Во рту вдруг обнаружилась нетронутая сигарета. Плохо понимая, что делает, Джин опустился на пол, ощупью отыскал зажигалку и закурил. В свете вспыхнувшего огонька под ногами блеснул серебристый кусочек металла. При ближайшем рассмотрении он оказался телефонной трубкой – Джин задумчиво повертел её в руках и почему-то ничуть не удивился, обнаружив неизвестный номер в списке исходящих звонков. Перезвоню, утешил он сам себя. И извинюсь – даже интересно, чего вы успели наговорить, господин О’Брайен. Хорошо хоть, это не полиция. И не скорая… На мгновение под лопатку кольнул холодок. С ужасающей отчётливостью вспомнилась давняя мечта – VIP-кабинет шефа, треснувшая дверь и восхитительно невозмутимое: «Знаете, мистер Коэн, я бы сказал, что вы – параноик, не будь вы олигофреном...» Развивать мысль дальше Джин не стал. Озвучить всё это наяву он не мог – просто потому, что телефонный номер шефа никогда не пытался запомнить как раз на такой случай. Значит, осталось только разобраться с последним сюрпризом – Джин ещё раз щёлкнул зажигалкой и принялся осматривать себя. Никаких иллюзий он не питал, но удостовериться было необходимо. Если считать часы одеждой, то одет он был дорого и более чем прилично. Что ж. О’Брайен затянулся так хладнокровно, что ему позавидовал бы и Шерлок Холмс. В таком виде я бы далеко не ушёл. Даже ночью. Значит, хотя бы из квартиры не выбирался… …Дьявол!!! Но я же не курю! Он взвился на ноги почти прыжком и, рассыпая пепел, вышвырнул сигарету в распахнутое окно. Закусил губы, лихорадочно соображая, где мог её раздобыть. Воображение рисовало занятные картинки. И остановить его было нечем – в двух шагах за спиной обнаружились грязные ботинки с неразвязанными шнурками, а никаких намёков на одежду нигде не наблюдалось. Расстеленная постель белела у дальней стены. Джин чертыхнулся и двинулся к выходу, едва взглянув в её сторону. Наплевать и забыть – это был выход. Но теперь требовалось найти себе какое-нибудь занятие на весь остаток ночи, а сна не было ни в одном глазу, и О’Брайен догадывался, что пройдёт это нескоро. - …Доброе утро, Джин! – Бобби ухмыльнулся так, словно ждал звонка с самого вечера. – И всего-то – третий час! Что, в постели не лежится? - Не лежится, - по чьему-то чудовищному недосмотру интуиция Бобби досталась такая, что от фраз, которыми он бездумно разбрасывался, временами становилось не по себе. – Чем занимаешься? - Развлекаюсь, ясное дело… В данный момент – танцую на столе, счастливый и пьяный. Не вздумай сказать, что хочешь ко мне. - Ну… - Джин хмыкнул. – Смотря что ты мне предложишь. Он вёл рукой по стене, отыскивая выключатель. В холле было так темно, что передвигаться там, ничем не рискуя, смогла бы разве что летучая мышь. - Кота, - после секундного размышления заявил Бобби. – В мешке. Плюс романтическая прогулка по ночному городу. Что скажешь? - Идёт. - Тогда запоминай. Хелмшид-авеню, дом 40. Это почти рядом с тобой. Там есть арка между пятым и шестым подъездами, найдёшь сам. Выезжай сейчас же. И не вздумай спать на ходу. Кажется, Бобби и в самом деле был то ли пьян, то ли счастлив – озаряло его не в меру часто. - …Джин? А ты хорошо подумал? - Куда уж лучше, - под пальцами, наконец, щёлкнула кнопка выключателя, но светлее от этого не стало. О’Брайен нажал ещё раз. И ещё. С тем же результатом. - Правда, если потеряюсь по дороге в гараж, то могу опоздать. Похоже, весь район обесточило. Если не приеду к утру, объявляй меня в розыск. - Размечтался, - печально вздохнул Бобби. – В общем, я жду. А ты веселей шевелись – время дорого. Молчал бы, подумал Джин, оборвав звонок. Ощупью нашёл шкаф, кое-как справился с раздвижной дверцей и принялся торопливо одеваться, отчаянно надеясь, что ничего вчера не выворачивал наизнанку. Из спальни тянуло нешуточным холодом. В этом смысле предстоящий выход за дверь ничего приятного не предвещал, но внутри уже затеплилось предвкушение – так случалось всегда, когда ночь сулила очередную тёмную арку и когтистый подарок в мешке. Я извращенец, с радостным нетерпением сообщил себе Джин. Будет утро, и я обязательно пожалею… Он наощупь вытащил из шкафа самый тёплый свитер и решительно влез в него. Едкое раскаяние он испытывал после каждого такого похода в ночь. Не привыкать. Пожалел он и в самом деле. В первый раз – на рассвете, когда ночь схлынула вместе с бессонницей. Во второй – когда мистер Коэн, зачем-то решивший облагодетельствовать отдел своим присутствием, ни свет, ни заря вплыл в кабинет, сияя, как гусь в фольге, и так же сочась жиром. А третий раз происходил теперь: немыслимо долгий рабочий день завершался совершенно бесславно, Джин чувствовал себя вымотанным, как бегун-марафонец… и чёрт с ним, с этим бесславным финишем! Сил сейчас не хватало даже на то, чтобы принять достаточно скорбный вид в соответствии с чужими представлениями о приличиях. А это было куда хуже десятка незаконченных дел и сотни опечаток в документах. - Даже не думайте устраивать такой цирк со мной, - Джин почувствовал, что начинает закипать, и решил переключиться более приятные мысли. – Я специально в завещании напишу. Бобби согласно кивнул и открыл глаза. Выглядел он неважно. И, наверное, отчаянно жалел о том, что не ушёл сразу, а польстился на обещание О’Брайена подвезти его до дома. В силу каких-то особенностей, прилагавшихся к удивительной интуиции, безболезненно работать по ночам Бобби не мог – каждое дежурство превращало его в такую развалину, что страшно было смотреть. Сейчас он без сил привалился к квадратной мраморной колонне – заострившиеся черты лица, припухшие веки и изжелта-чёрные круги под глазами добавляли ему на вид лет десять. - А что же прикажешь с тобой делать? – тихо спросил он. Пересохшие губы изобразили усмешку. - На лопату – и в печь. И пепел по ветру. Бобби хмыкнул. И тут же поморщился – голова у него болела так сильно, что это заметил бы даже слепой. Джин отчаянно стиснул зубы. Его явно не собирались торопить, и смутная догадка: «Я – скотина», – стремительно обрастала подтверждениями. Но прорываться к гробу пока было рано: толпа пришедших попрощаться обступила его таким плотным кольцом, что пробиться через заслон траурно-чёрных спин казалось едва ли не подвигом. Да и тип, красочно расписывавший достоинства покойного, периодически сверяясь с бумажкой, пока не закончил. Что-то упрямое в глубине души ещё считало, что перебивать его – неприлично. Публика собралась впечатляющая – кот в мешке, как выяснилось, при жизни был известным астрофизиком. Проводить его в последний путь собралась уйма людей: приятелей, коллег и просто знакомых. Только близких не было – Джин угадал это сразу и без труда. Слишком красноречивы были лица – потрясённые лица молодых и здоровых людей, неожиданно столкнувшихся со смертью. Знавших, разумеется, что однажды она придёт и оборвёт всё, но в глубине души никогда до конца этого не понимавших. А смерть вдруг улыбнулась им из темноты – близкая, молчаливая… На скорбных лицах читалась глубочайшая растерянность. Не горе. - А не выйдет, - неожиданно заявил Бобби. - Что не выйдет? - На лопату – не выйдет. И по ветру – не выйдет. - Почему? - Дурачком-то не прикидывайся. Сам же прекрасно знаешь, кого можно кремировать, а кого – нельзя. Или ты в самом деле надеешься дожить до семидесяти лет и умереть без посторонней помощи? Джин пожал плечами. - Ну уж нет, - Бобби даже разлепил покрасневшие веки. – Твой случай непременно будет криминальный. И я лично, этими вот руками тебя закопаю. И лично посажу вокруг могилы голубые ёлки. А потом ещё эксгумирую тебя пару раз, чтоб жизнь мёдом не казалась… - Сниться буду, - зловеще пообещал О’Брайен. - Пощади моё сердце. Кстати, о моём больном сердце. Ты уже видел того мальчишку? - Который заходился в крике и посылал тебя к чёрту, пока не охрип? - Ну да. - Я собираюсь поехать к нему потом. После прощания. - Боишься?.. - Да брось ты. Он же всего лишь ребёнок. Бобби нерезко, но с явным сомнением покачал больной головой и опять осторожно привалился к колонне. Это и стало для Джина последней каплей – в конце концов, нелепое прощание может затянуться хоть до ночи!.. Церемониального расписания О’Брайен не знал. И неудивительно: привычки прощаться с клиентами у него не было никогда. Да если бы и была, годы работы в Бюро от неё и следа бы уже не оставили. Джин крепче сжал в ладони длинный стебель белой лилии и решительно двинулся к мраморному постаменту с гробом. Толпа коллег и знакомых расступалась, поглядывая на него удивлённо и неодобрительно, оратор от такого нахальства смешался, запутался в словах и смущённо умолк… А перед глазами, как кадры из фильма ужасов, плыли воспоминания прошедшей ночи: кирпичный дом старой постройки, эмалированная табличка «Хелмшид-А.» на серой стене. Арка между пятым и шестым подъездами, непроницаемая темнота, карманный фонарик. Неестественно бледное лицо. Взъерошенные светлые волосы. Нос с едва заметной горбинкой, высокие скулы, золотистые брови, мутнеющие серые глаза… Следователь, которому полагается ждать эксперта, как таракану – ночи, оторопело молчит и отводит взгляд. И полусонный, ничего не соображающий Бобби: «Кого ты привёз, О’Брайен? Это твой брат?» Братьев у Джина не было – только сёстры. Впрочем, ошибся Бобби не так уж и сильно: убитого под аркой дома номер 40 почему-то трудно было считать чужим. То ли из-за жуткого внешнего сходства, то ли из-за растерянного равнодушия в глазах пришедших проститься. А может, оттого, что прошедшая ночь была холодна даже для декабря, и дорога оказалась немыслимо длинной, а убийца – мастером. Джин искал причину смерти два часа и не нашёл. Казалось, её просто не было. …Ну, прощай, прошептал про себя О’Брайен. Наверное, стоило бы вспомнить что-нибудь о вечности, о бессмертии, о солнечном ветре и звёздной пыли, или о земле, которая пухом… Слов не нашлось. Джин бережно опустил лилию покойному на грудь. Потом развернулся и вышел из траурного зала Бюро, не оглядываясь. Тёплый душ и кофе всё ещё казались ему мечтами, причём не слишком реалистичными, даже когда стрелки на часах перевалили за семь. Винить в этом, правда, было некого. Джин и не винил. Он виртуозно припарковал машину прямо у столбика с надписью: «Проезд держать свободным». Не нарочно, разумеется, – просто лучшего места нигде не оказалось. Времени было мало. Приходилось спешить. Входная дверь приветливо скрипнула проржавевшей пружиной. Марты, как всегда, не нашлось на месте, но на встречу Джин и не рассчитывал. На уголке её стола его дожидался внушительный ключ с тёмным от времени номером палаты – пожилая монахиня не без оснований полагала, что дорогу О’Брайен найдёт и сам. Джин тоже так полагал. Он торопливо взлетел по ступенькам на третий этаж, а дальше и искать не пришлось - стеклянные стены нужной комнаты выходили прямо к лестнице. О’Брайен, не глядя, нащупал ключом замочную скважину, отпер прозрачную дверь и шагнул внутрь, с порога высматривая того самого кошмарного ребёнка. По словам Бобби, выглядел он лет на девять и очень неважно. Мальчишек в палате оказалось трое; в данный момент они сгрудились на полу над выпотрошенным плюшевым животным. Тут всё было очень серьёзно: один малолетний умелец колдовал с иглой, второй такой же, выбиваясь из сил, сводил вместе края разрыва на зверином животе, а третий без особого успеха помогал запихивать в игрушку остатки непослушной набивки. - Привет, – Джин запер за собой дверь и в один шаг оказался рядом с умельцами. Опустился на пол и протянул им руку – двое мальчишек нерешительно ответили на рукопожатие. – Что за проблема? Третий, кое-как державший края разрыва под хлипким швом, неохотно посмотрел ему в лицо. И проблема выбора решилась мгновенно. Ничего похожего О’Брайен не видел за всю свою жизнь. Отвращение в пронзительно-синем взгляде кипело живейшее. Так, наверное, разглядывала своих жертв Горгона – во всяком случае, Джин решил, что в живых остался только потому, что правый глаз умельца был надёжно закрыт марлевой повязкой, а левый заметно потерял в смертоносной мощи из-за свежего «фонаря». «Очень неважно»… Ох, Бобби! Зверски избит и страшно запущен, сказал бы Джин. Худым ребёнок не казался, хотя больничная одежда висела на нём, как на вешалке, зато волосы отросли до абсолютно неприличной длины. И болтались спутанными тонкими хвостиками - О’Брайен заподозрил, что расчесать их уже давно невозможно в принципе. - …Не твоё дело, - выдержав паузу, сообщил ему мальчишка. – Можешь проваливать. - Найджел Фостер? - Я сказал: пошёл на …! – подбитый глаз яростно сверкнул из-под рассечённой брови. На губах у неприветливого умельца запеклась кровь, а костяшки ободранных пальцев, утопавших в плюше, побелели от напряжения. – Тебя не касается. - Мы медведя порвали, - осторожно вмешался мальчишка, державший иголку. – Зашить хотим. Он пару раз выразительно потыкал зверя и с надеждой взглянул на О’Брайена. Тот кивнул и молча взял иглу с детской ладони. Двое умельцев поспешно отодвинулись. Но третий даже не пошевелился – заплывший синий глаз сверлил Джина с откровенной неприязнью. Выпускать из рук игрушку мальчишка тоже не собирался. О’Брайен заподозрил, что желанием помочь тут и не пахло, но возражать не стал. - Меня зовут Джин, - он критически осмотрел плюшевое рукоделье и небрежно оборвал нитку, где пришлось – умельцы замерли, не дыша, – а потом перехватил расползающийся разрыв узлом-стяжкой прямо посередине. – Я пришёл с тобой поговорить. - С крысой дохлой поговори, – мрачно посоветовал мальчишка. – Я уже сказал вашему жирному хмырю: показания давать не буду. Не въехали? Десять раз повторить надо? - Ты полегче, - иголка полетела над медведем, прокалывая ткань изнутри наружу и наоборот – края разрыва уходили в глубину шва почти без следа. – Что, если я не за показаниями? - Ага! А за чем? Песни петь пришёл? О’Брайен почувствовал, что закипает. Финиш к поганейшему рабочему дню подобрался достойный. В данный момент он как раз отдёрнул руки – а Джин только успел пообещать себе, что при малейшей же возможности пришьёт их к медведю… Усилие воли опередило судорожный вздох всего на мгновение. На левом предплечье у финиша был роскошный кровоподтёк – чудовищно красивое сплетение косых синюшных полос и извилистых ссадин. Подошва кроссовок Sprandi Hunt. Но гораздо хуже синяка оказалось само движение – донельзя неловкое, болезненно осторожное. Били в грудь, угадал Джин. И много. - Я не следователь, - сказал он тихо, но очень внушительно. На миг отвлёкся от игрушки, нащупал визитку в кармане пиджака и положил её на пол рядом с коленом ребёнка. Реакция была ожидаемая: шорох сминаемой бумаги и короткий щелчок. - Вот и вали, - победно улыбнулся Человеческий Детёныш. – Сюда только из прокуратуры приходят. Может, ты и не следователь, только я тобой всё равно разговаривать не буду. - Ты не умеешь читать? - Всё я умею!!! - Детёныш даже порозовел. Видимо, его заподозрили в чём-то ужасном. – Но там фотографии нет! Так и я могу у кого попало визитку взять и сказать, что моя! - Послушай, - О’Брайен поднял глаза, лихорадочно придумывая достойный ответ. Синий глаз жёг его убийственным взглядом. Возмущённым, разгневанным… и выжидающим. И до Джина внезапно дошло: если бы злобный маленький упрямец в самом деле не хотел с ним разговаривать, то давно бы уже нашёл способ заставить его убраться. Устроил бы цирк с тиграми – как для Бобби. Или для сестры Марты. А ещё до него внезапно дошло, что именно в повадках Детёныша напоминало волчонка. Шея – её словно насмерть заклинило в одном положении. - Я не буду тебе лгать, - с нажимом произнёс О’Брайен. - Уголовное дело заведено, и следствие началось. За показаниями к тебе ещё придут. И, возможно, не раз. Медведь был уже почти готов, и теперь Джин в последний раз протянул иглу сквозь ткань, оставляя с одной стороны от шва длинную нить, а с другой – такую же длинную петлю. Быстро перекрутил нитки вокруг обеих ладоней – мальчишки отчаянно завертели головами – и затянул узел коротким и звонким хлопком. Подлость была безупречная. - …Но мне не нужны показания. Я просто эксперт. Я должен тебя осмотреть. Освидетельствовать. Чтобы, когда твоих приятелей арестуют, им было что вменить в вину, понимаешь? Пронзительно-синий взгляд с трудом оторвался от его рук. - Да, - мальчишка кивнул, явно предвкушая собственные слова. – Только мне ни … этого не надо, ясно тебе? - Нет, - отрезал Джин. - Не ясно. На твоём месте я бы как следует подумал. Детёныш на миг задумался, подыскивая в ответ что-нибудь хлёсткое. О’Брайен решил не давать ему шанса. - Ну, пока, - он решительно поднялся с колен и с самым бесстрастным видом вручил ребёнку спасённого медведя. Разочарованное недоумение высветилось на подбитой мордашке до того откровенно, что захотелось расхохотаться. – Я ещё приду завтра. Но имей в виду: мне по большому счёту наплевать, согласишься ты или нет. Я не нанимался тебе в няньки. Дверь за спиной захлопнулась со щелчком. - …Можешь не приходить! – запоздало выкрикнул вслед Детёныш. – Ни … я не передумаю! Ага, кивнул Джин. А я – не Джин О’Брайен. В то, что ему действительно по большому счёту наплевать, верилось до самой последней ступеньки. И только спрыгнув с неё, Джин разрешил себе осознать: если бы ему и в самом деле было наплевать, он бы просто составил для мистера Коэна соответствующий рапорт. А не валял бы дурака. И уж точно не устраивал бы в палате благотворительного госпиталя цирк с медведями. В груди что-то тихонько позванивало – в такт шагам. Словно серебряный бубенец на тонкой верёвке. Служба охраны Университета вальяжно развалилась в кожаном кресле и ломала голову над впечатляющих размеров кроссвордом. Симпатичный парень в безупречно выглаженном костюме. Незатянутый галстук и расстёгнутый ворот рубашки. Двадцать пять, угадала Эби. Не женат. Игра в слова у него, кажется, не клеилась – над переносицей мрачно застыли вертикальные морщинки. Ведьма подарила ему мгновение – вскинуть голову, и даже поймала быстрый взгляд навстречу. Удивлённый – наверное, в такое время из Университета можно только уходить, и слегка растерянный – кажется, поздняя гостья подкралась слишком тихо. И ещё один подарок – подняться из кресла и шагнуть вперёд… неудержимый, лёгкий, неправдоподобно мощный рывок… Эби поймала себя на том, что любуется. И едва не расхохоталась. Служба охраны, кажется, не оценила её щедрости: с профессиональной непререкаемой улыбкой встала на пути, явно собираясь требовать документы. Эби даже не замедлила шаг. Лишь едва заметно улыбнулась, поравнявшись с мужчиной, и на миг замерла – глаза в глаза, жаркий, тёмный, очень долгий взгляд... Она почти физически ощутила его головокружение. Почти услышала частый, неровный грохот – чужое сердце. Ошалевшее сердце. Угадала: он не дышит. Он плывёт. Он разом забыл все слова и едва ли видит что-нибудь, кроме жгучей, манящей, непроницаемо- чёрной бездны, внезапно распахнувшейся у его лица… А потом беспощадно опустила ресницы и скользнула чуть в сторону – мимо. В вестибюль. К лестнице. На второй этаж. Охранник, обернувшись, растерянно смотрел ей вслед. Эби с трудом подавила дурацкое желание оглянуться на верхней ступеньке. В груди, там, где раньше тонко звенело серебро, теперь ощутимо саднило. Она шагнула в полумрак второго этажа и без сил привалилась к шероховатой стене. Осмотрелась – лестница вывела её в огромный холл; от него расходились две галереи – в северное и южное крыло Университета. Поздняя гостья наугад свернула в левую. И немедленно пожалела: темнота в ней была такой густой, что казалась сотканной из невесомых чёрных нитей. Само по себе это было вовсе не плохо – но Эби кое-кого искала. А вряд ли кто-нибудь мог здесь ещё оставаться. Девушка чуть поколебалась – и двинулась дальше. Нет, так нет, но нужно проверить. Тьма кружила ей голову. Звала и волновала, неощутимо касаясь лица, путалась в волосах, обволакивала, приглушая шаги. Искушала: растворись во мне полностью. Закрой глаза и растай, как не было… Бесшумная, как тень, Эби прошла мимо десятка запертых дверей и скользнула за поворот, хмельная от этого зова. Дверь в самом конце коридора была приоткрыта. Эби почувствовала, что колени подкашиваются, и снова ухватилась за спасительный холодок стены. Света за дверью не было. Что там – экран? Ширма? Ещё одна дверь?.. Ощущение чьего-то присутствия было таким сильным, что от него перехватывало дыхание. Эби нервно облизнула губы, упиваясь собственным нетерпением. И страхом. Азарт и паника, дрожь в ледяном поту… Коктейль был почти смертельный. Бубенец в груди, как по заказу, тихо дрогнул. Девушка отчаянно закусила губы и материализовала клинок прямо в ладони. Сжала рукоять – пальцы были такими холодными, что металл согрел их, словно живой. Оторвалась от стены и медленно двинулась к незапертой двери. Сердце билось так, что немудрено было и упасть на полпути. После душа легче не стало. Джин еле доплёлся до ближайшей горизонтальной плоскости – ею оказалась софа – и рухнул навзничь, как подкошенный. Он чувствовал себя пьяным. Больным. Отравленным. Сон накатывал волнами, раскачивая гаснущее сознание, и О’Брайен расслабленно скользил по прохладной поверхности – ни плыть, ни тонуть не было сил. В памяти, как в тумане, дрожало лицо ребёнка – каша из ссадин и кровоподтёков. Заплывший глаз искрится насмешкой, а губы – вдребезги… Показания. Его же убьют за любое слово. Голова кружилась и отказывалась думать. Джин из последних сил оттолкнулся от реальности и с глубоким вдохом ушёл в прохладную глубину. ...Он не помнил, что ему снилось. А пробуждение было дьявольски сладким: первый луч солнца трепетно скользнул по щеке. Свинцовые тучи над заснеженной равниной разошлись ровно настолько, чтобы послать малую толику света в морозное окно. Автобус мчался по трассе легко и ровно – асфальт замело мягкими белыми хлопьями. Было очень тихо. - Поздравляю вас, - шёпотом сказал сосед – седой старик в огромных очках. – Вот и декабрь за середину перевалил. Джин безмятежно кивнул. - Через двадцать минут будем в Бирмингеме. - Спасибо, - О’Брайен улыбнулся и взглянул в окно, полусонно прищурив глаза. Над горизонтом – казалось, за краем света – в прогалине облаков застыло воспалённо-красное солнце. Декабрь… Ну, что ж. Сегодня он, хотя бы, выспался. - С ума сойти! – Бобби хихикал почти истерически. Кажется, он уже даже не злился. – То ты вваливаешься среди ночи с боевым кличем: «Пустите поработать!!!», то до вечера тебя жди! Джин беспечно хмыкнул. - Я пропустил что-нибудь интересное? - Разумеется, нет! И это – прекрасный повод не ходить сюда вообще. Я счастлив, что ты, наконец, это понял. - Не язви. - Извини. Что-то случилось? - Да так... Меня искал кто-нибудь? - Ну да, - Бобби вздохнул. – Шеф заходил пару раз и ещё… Всё, как обычно. Жена сбилась с ног. Решила, что ты осознал-таки, какой сегодня трагический день, и умер от горя. - Я думал об этом, - усмехнулся Джин. – А вообще, что новенького? - Новенького? – Бобби нахмурился, изображая глубокую задумчивость. – О! Вспомнил! Ты только представь себе: новые вещдоки – в огромном ассортименте! Живых товарищей – тьма. Избитые, порезанные, а один даже подстреленный был, и ещё новые документы на экспертизу пришли… А сколько новых трупов! – Он неуклюже увернулся от пепельницы и внезапно посерьёзнел. – На парочку тебе стоит взглянуть. Помнишь того, из арки? - Помню, - улыбка слетела с лица в один миг. – Похожи? Бобби мрачно кивнул. - И один тоже умер на улице. Второй, правда, на рабочем месте. В Техническом Университете. - Как? – холодея, спросил Джин. – То есть, от чего? - И, даже не договорив до конца, понял, что ответ прекрасно знает и сам. - А ни от чего, вот что всего веселее. Мои ребята смогли предположить только что-то внезапное сердечно-сосудистое, да и то доказывать нечем. И дружно решили, что последнее веское слово будет твоим. - Молодцы, - похвалил О’Брайен. - Моим последним веским словом будет: «Эээ…» - Пусть так. Тебе простительно. Между прочим, эксперты ещё работают – если хочешь, зайди к ним прямо сейчас. - Ну, нет, - Джин обречённо взглянул на часы. - На мне со вчерашнего дня висит экспертиза живого лица. Точнее, полуживого. Бобби вопросительно приподнял бровь. - Да, - невесело ухмыльнувшись, кивнул О’Брайен. - Того самого, которое выставило тебя за дверь. У тебя есть галстук?.. Его ждали. И, похоже, уже долго. Человеческий Детёныш сидел на подоконнике в пушистом сером свитере – Марта вязала такие для всех беспризорников – и сосредоточенно отбивал коленом шарик из смятой бумаги. След от детской ладони на морозном стекле уже почти затянуло льдом. - Привет, - сказал Джин. Дверь за ним закрылась с тихим скрипом. А ответом было дружное молчание – Детёныш смерил гостя убийственным взглядом и демонстративно уставился в окно. - Как жизнь? - О’Брайен невозмутимо развернулся к постели, на которой сидели другие двое – те торопливо спрятали под матрац нарисованные карты и замерли, явно не зная, как быть. Джин шагнул к ним, протягивая руку для приветствия. Не оставляя выбора. - Хорошо, спасибо, здрасьте! - забормотали мальчишки, смущённо поглядывая в сторону подоконника. Кажется, разъяснительную работу среди них провели грамотно. Впрочем, Джин ничего другого и не ждал. - Как медведь? – улыбнулся он. - Жив? - Ага… - нерешительно отозвались умельцы. – Ещё как жив. Мы им даже в багет один раз попали, и хоть бы что! - В багет?! Вот безобразники!!! – О’Брайен отчаянно всплеснул руками, скопировав излюбленный жест Марты так точно, что мальчишки покатились со смеху. – И какое бы только наказание вам придумать?.. - Она обещала, что заставит нас мыть полы на всём этаже, - доверительно сообщили те. Джин кивнул и в обстановке строжайшей секретности объяснил, что Марта неизменно обещает это всей мужской половине госпиталя – ну, или, по крайней мере, той её части, которой рост уже не позволяет бесславно утонуть в ведре. Умельцы захихикали и сказали, что толку всё равно не будет, потому что мыть полы они не умеют, но уже придумали, что сделают со шваброй, когда она попадёт в их руки. Через пять минут О’Брайен уже знал, что мальчишки – двоюродные братья, что оба мечтают о «Кольте» и лежат в больнице с сотрясением мозга, что родителей они никогда не видели, что воспитывает их бабушка, которая работает на кондитерской фабрике, и что отстойнее покемонов нет ничего на свете. О’Брайен решил не оставаться в долгу и сразил умельцев тем, что «Кольт» – это не так уж и интересно. Что на бегу в мишень легче попасть пистолетом, чем из него, и что вообще-то он, Джин, чемпион графства по стендовой стрельбе. Человеческий Детёныш косо поглядывал с подоконника. На такое откровенное безразличие к своей персоне он явно не рассчитывал; оно злило его до того забавно, что О’Брайен едва удерживался от мысленных аплодисментов самому себе. …Он решил закругляться, когда в ушах уже гудело, а Детёныш дошёл до грани тихого бешенства. Джин сердечно распрощался с мальчишками и подарил медведю-герою галстук Бобби, в качестве контрольного выстрела завязав его двойным виндзорским узлом. И уже направился к выходу, когда колено Детёныша от избытка чувств всё-таки разошлось с бумажным шариком - получив хорошего пинка, тот пролетел через всю комнату и ударился в стеклянную дверь. Джин перехватил импровизированный мячик и подбросил его на ладони. На секунду повисла тяжёлая тишина. - Дай сюда, - свирепо велели ему с подоконника. О’Брайен безмятежно изобразил глухого. Отыскал у скомканного листа уголки и нарочито неторопливо расправил его, почти чувствуя, как ярость мальчишки стремительно перерастает во что-то страшное и еле сдерживаемое. Интересно, я выберусь отсюда живым, если попрошу его сказать «пожалуйста», подумал Джин. И уже открыл рот, собираясь испытать судьбу, когда… - Чьё это?.. – непроизвольно вырвалось у него. К счастью, привычке скрывать ненужные эмоции было много лет, и внезапное изумление утонуло в глазах мгновенно и бесследно. Со смятого листа, чуть склонив голову набок, пристально смотрела собака – большая пятнистая дворняжка. Голодная, хитрая и совершенно живая, её лапы намокли, а в тугих колечках густой шерсти запутались листья. Рисунок был бледноват – оттого, что грифели у Марты остались только твёрдые. Но и это его нисколько не портило; казалось – стоит протянуть руку, и влажный шершавый нос неуверенно уткнётся в ладонь… - Дай сюда! – сквозь зубы повторил Детёныш. И на Джина снизошло вдохновение. - Это Марта нарисовала? – холодно сощурил он глаза. - Какая разница! Я сказал: отдай бумажку и пошёл вон! - А я спросил, чьё это, - хладнокровно парировал Джин. – Кто это нарисовал? - Допустим, я. Всё? Можешь дви… - Ты?!! – ради этого момента и стоило вытерпеть всё, что угодно. О’Брайен фыркнул так презрительно, что с детского лица вмиг схлынули все краски. – Да ты же не знаешь, как карандаш держать в руке! Тишина в комнате стала абсолютной. Детёныш медленно, как во сне, слез с подоконника. И застыл перед Джином, добела стиснув кулаки. Кажется, от ярости он просто онемел. - Разве только мелом на заборе, - насмешливо добавил Джин. - Тоже мне, художник… - Это, правда, он нарисовал, - робко подали голос из угла. – Он и карандаши у Марты сам попросил, честное слово, она докажет… - В носу хотел поковыряться. Хочешь сказать, что ты умеешь рисовать? Да ты даже разговаривать нормально не можешь! Не смеши. Детёныш смерил его взглядом, о котором Горгона могла только мечтать. Но ничего не ответил. Джин снисходительно улыбнулся ему на прощание и молча выскользнул за дверь. А хвалить себя, в общем-то, было не за что. Без четверти одиннадцать истекали вторые сутки пребывания Найджела Фостера в благотворительном госпитале для бездомных детей. И вторые сутки работы над его освидетельствованием. Воз же надёжно застрял даже не в болоте, а где-то на дальних, очень дальних подступах… О’Брайен нисколько не сомневался в том, что убедить злополучного ребёнка согласиться на экспертизу не сможет ни одна живая душа. Оставалась, правда, надежда вывести его из себя, раздразнить и потихоньку спровоцировать... Но Джин не очень-то верил и ей. Мальчишка был дьявольски вспыльчив, но совершенно не казался глупым. Вполне возможно, что к утру коварный ход О’Брайена разгадают и примут меры. Вот тогда прокуратура и получит вместо долгожданного заключения коротенькую записку недвусмысленного содержания: «Договориться с девятилетним ребёнком не смог. Ассистент кафедры судебной медицины, к. мед. н. О’Брайен Дж». На мнение прокуратуры Джину было плевать – в конце концов, найти и отдать под суд тех, кто зверски избил мальчишку, они всё равно не смогут. И кому нужен этот чёртов список повреждений: чем, как и когда… Проблема заключалась в том, что кое-кто, похоже, думал иначе. Следователь по делу Детёныша позвонил в Бюро три раза только за вчерашний день. За каким чёртом ему так требовался всеми брошенный бездомный ребёнок, что такого особенного нашлось в нём и его побоях - вот был вопрос, от которого кусок не лез в горло. …Джин одним глотком допил всё, что оставалось в бокале, и лучезарно улыбнулся сначала одной своей соседке, потом – другой. С каким удовольствием он бы сейчас уткнулся носом в кожаную обивку дивана и от души поразмыслил... Но здесь бесполезно было даже пытаться: в воздухе слоями плыл сигаретный дым, перед глазами мелькали цветные сполохи, а громадные колонки в сумасшедшем ритме извергали из себя великолепнейший клубный саунд: барабанный бой вперемешку с тиканьем часов, скрипом заезженной пластинки и подозрительными вскриками какого-то зверя. Всё это направляло мысли не в ту сторону. А главное - в двух шагах, ласково обвив одной рукой очередную шею, сидела почти уже бывшая жена, и О’Брайен не питал никаких иллюзий относительно того, как будет истолковано малейшее проявление задумчивости с его стороны. Левая соседка придвинулась поближе и зашептала на ухо - Джин опустил ресницы и улыбнулся ещё лучезарнее. Что за чудесная идея - поздним декабрьским вечером заглянуть в любимый клуб в ознаменование первого и, не исключено, последнего месяца своих отношений! Вполне в духе Ниты. Самое главное – правильно подобрать компанию. Две-три близкие подруги, приятели из отдела и обязательно – муж. Для должной остроты ощущений. О’Брайен, в общем-то, ничего не имел против. В конце концов, диван устраивал его вполне, а вермут – абсолютно, да и против двух-трёх близких подруг, строго говоря, возразить было нечего. Разве что в роль несчастного мужа стоило внести кое-какие поправки. …Джин вздохнул и откинулся назад, утопая в музыке. И в шёпоте. Вид у него был, как у кота, объевшегося сливок – казалось, коснись груди ладонью, и ощутишь мягкое дрожание еле сдерживаемого блаженства. Эби медленно вела пальцем по краю бокала. Ей было холодно. В двух шагах от неё извивалось с полсотни тел, пышущих жаром – беззаботности, желания и сумасшедшей решимости на всё, что придёт в голову. В бокале смешались вишнёвый сок и виски. И всё равно было холодно – отчаянно, нестерпимо холодно, хотелось закутаться во что-нибудь мягкое и дрожать, дрожать, дрожать… Она страшно устала. Это оказалось немыслимо трудно – упиваться каждым своим вдохом. Каждым шагом, каждым словом, каждым движением руки. Трое суток агонии. Трое суток нетерпения, страха, безысходности и ещё чего-то, для чего не было названия – чего-то хрупкого и робкого, бессвязно шептавшего в темноте: «Что если... может быть... я всё-таки останусь жива…» Это оказалось слишком даже для неё. Эби упрямо твердила себе, что ищет и сейчас. И даже обводила толпу танцующих медленным, изучающим взглядом. В конце концов, чем не шутят хвостатые черти, кого только не может сюда занести – хотя бы за глотком алкоголя. Ведь занесло же и её... В конце концов, что ей о нём известно? Возраст, рост и цвет волос - они не страхуют ни от чего. Страстная тяга к загадкам. Вечные поиски. Поразительная гибкость ума, сотни, тысячи гениальных догадок. И любовь к порядку, доходящая до абсурда… Ничего такого, что исключает возможность случайной встречи в таком месте, как это. Эби знала, что врать нельзя, а себе врать нельзя никогда. Но удержаться не могла. Кажется, ей удалось идеально подобрать место и время: он забрёл бы сюда, да ещё в такой час, разве что разом перепив и свихнувшись. Ясное дело, удалось не совсем случайно – но признаваться в этом не хотелось даже себе. Здесь было неуютно. Слишком громко, слишком ярко, в глазах рябило от частых цветных промельков и рваных вспышек. Здесь курили – и, похоже, не только табак. И музыка здесь была странная - если это вообще была музыка. Ритм, ритм, ритм, непонятный, навязчивый… завораживающий. Ничего, кроме ритма. Эби никогда прежде не приходилось такого слышать. Здесь не могло быть его. Она почувствовала, что слегка покачивается в такт сумасшедшей музыке, и невольно улыбнулась. Джин уже пробивался от барной стойки с бутылкой вермута, когда на плечо внезапно опустилась чья-то ладонь. Лучшей тактикой было не дожидаться повелительного рывка. О’Брайен и не стал. Он резко развернулся на месте – за спиной оказался не в меру лохматый приземистый тип в мешковатых салатовых джинсах и кислотно-оранжевой майке, обшитой мехом. Левая бровь у типа была проколота в трёх местах; от резкого разворота Джина он заметно покачнулся назад. - Господин О’Брайен, - заявил тип, нетрезво растягивая слова. И, не теряя времени на обмен любезностями, перешёл к делу: – Долбаный эксперт из долбаного Бюро. За спиной у небритого красавца маячили ещё четверо аналогичных. Джин напряг память: багровая физиономия казалась ему смутно знакомой, но и только. - Ты как смотришь на меня, падаль?! – тот немедленно подался вперёд с мощным проспиртованным выдохом. Несмотря на запах, рывок получился многообещающим – тут бы всё и началось, если бы один из приятелей типа в неожиданно здравом порыве не успел поймать его локоть. – Я гляжу, ты вконец страх потерял? Тебе жить надоело?! Танцующие благоразумно расступались. - Какого чёрта ты сюда припёрся?! – здравомыслящий приятель из последних сил удерживал типа и ещё пытался что-то ему втолковать, но, похоже, его просто не слышали. – Сколько тебе заплатили за подставу, сволочь гадская?! - Джин вопросительно поднял бровь. - Из-за тебя, гнида, мой отец второй год кочует по тюрьмам! Это ситуацию прояснило: О’Брайен, наконец, узнал. И вспомнил. А приятель, наконец, полетел на пол. Тип отбросил с лица влажную чёлку и на мгновение остановился перед Джином, тяжело дыша. - Попадёшь за решётку, - раздельно произнёс тот, глядя ему прямо в глаза, - передай папе: в следующий раз будет инсценировать чьё-нибудь самоубийство - пусть хоть труп на рельсы положит лицом вниз. - Ах ты!.. – в этот раз локоть приятели не удержали бы и вдвоём. От первых двух ударов – в лицо и в грудь – Джин успел уйти, третий – поддых – отвёл в сторону. А потом пришлось стремительно соображать. Потому что в игру включились трое приятелей, а у самого типа в руке коротко блеснул металл. Руку с ножом Джин перехватил у запястья. Сжал до хруста – и, уже чувствуя на шее чужие руки, ударил. Сильно и очень коротко. Под нож - почти в центр груди. Здравомыслящий приятель поднялся с пола очень кстати – типа отбросило как раз в его объятья. О’Брайен попытался пнуть того, кто сдавил шею, но это дело вовремя пресекли ударом в живот. В глазах потемнело. Становилось весело. Джин вздохнул и расслабился, догадываясь, что если с первым ударом он просчитался, то основное веселье ещё впереди… От хриплого вскрика обернулся даже бармен за стойкой. Хватка на шее немного ослабла. Джин слегка помог ей и повернул голову: здравомыслящий приятель сидел на полу, белый, как мел, зато тип, закатив глаза, обмяк в его руках и с каждой секундой становился всё чернее. Перепуганный приятель отчаянно встряхивал его за плечи... но тут сведённые чёрные пальцы дрогнули, и тип забился в конвульсиях – резкими, мощными, неудержимыми рывками. Всех усилий друга хватило лишь на то, чтобы не дать ему разнести голову о покрытие танцпола. Изо рта тонкой струйкой потекла красная пена. Зрители шарахнулись во все стороны. Приятель, вцепившийся в Джина, оторопело разжал непослушные пальцы и под чей-то оглушительный визг осел на пол. Двух других О’Брайен нелюбезно отодвинул с дороги сам. Что там мама говорила насчёт драк? – как-то отстранённо подумал он, опускаясь на колени рядом с типом. – Бьёшь по морде до крови – в обморок не падай… К тому моменту, как тип прекратил вздрагивать и замер, судорожно хватая воздух ртом, Джин успел кое-как развязать на нём меховой галстук и стереть пену с губ. Потом стянул обмякшее тело с колен приятеля, уложил на пол вверх лицом и ещё раз сильно и коротко ударил в грудь. Глаз тип не открыл, но фиолетовые губы порозовели почти мгновенно. Джин на секунду накрыл светлеющую шею ладонью, и вздохнул, ощутив под пальцами череду глубоких толчков. Делать здесь больше было нечего. О’Брайен наклонился и подхватил с пола чёртову бутылку. Двое приятелей, уставившись в пол, самозабвенно хлестали третьего по щекам; здравомыслящий занимался типом. «Твою мать, - расслышал Джин, - сколько раз тебе повторять: не связывайся с этими ублюдками!» Нита торопливо объясняла, в чём дело, недремлющей охране. Бармен с ухмылкой показывал О’Брайену большие пальцы. Танцпол медленно оживал. …А она застыла у стойки, взволнованная и бледная, и смотрела прямо на него. Глаза у неё были такими чёрными, что казалось – зрачков в них нет вообще. Он растворился в толпе почти мгновенно - Эби медленно выдохнула и осторожно поставила на стойку запотевший бокал. Потом собрала разлетающиеся мысли в один комок и уничтожила все разом. Осталась только одна: дальше – что?.. Он оказался лишь немногим старше того охранника из Университета. А растрёпанные светлые кудри и вовсе придавали ему невозможно озорной, почти мальчишеский вид. У него была энергетика человека. И физические возможности чуть выше средних. А ещё… Ещё была сила - непонятная, необъяснимая, нестерпимо нахальная и совершенно не магическая мощь, она пронизывала его насквозь и светилась в глазах – она не давила, не напирала, не дышала агрессией, но любой, кто хоть что-то понимал в таких вещах, сразу решил бы, что связываться с ним – себе дороже. Он не боялся жизни. Он не боялся смерти. Он не боялся никого и ничего, и сердце того не в меру буйного типа – какие там, к чёртовой бабушке, тайны Вселенной! – заводил и останавливал, как дешёвый будильник тайского производства. Он едва не убил этого идиота. А остальные идиоты едва не убили его самого. И выглядел он при этом так, словно всего-навсего полистал утренние газеты за чашкой кофе. Эби ещё раз обвёла оживший зал ищущим взглядом. Короткие неоновые вспышки ритмично рассекали стены и пол. Танцующие слились в одну пятнистую массу - разноцветные волосы, тряпки, татуировки, обнажённые спины, плечи, руки… колонки разрывались, зажигая, казалось, саму темноту… Ведьма внезапно почувствовала, что ритм стучит у неё в висках. И что плечи у неё тоже голые. - …Привет, - неожиданно сказал кто-то за её спиной. Эби повернула голову - неторопливо, будто бы нехотя. И столкнулась взглядом с удивительно ясными серыми глазами. Ледяная волна страха захлестнула её по самое горло. От жуткого коктейля на адреналине всё поплыло куда-то вкось – и разгорячённая толпа, и стены, и потолок, и надёжный пол под ножками стула… Эби судорожно вцепилась в бокал, разглядывая мужчину. Он был километров на двести ближе, чем ей бы хотелось, и улыбался. И какого только чёрта оно шевельнулось внутри – что-то безумное и неуправляемое, неизменно просыпавшееся в самых безвыходных ситуациях! Раз за разом заглушавшее голос страха. Заставлявшее плюнуть на всё и рискнуть. Бросить вызов. Ведьма опустила ресницы и едва заметно улыбнулась в ответ. - Меня зовут Джин, - сказал мужчина, небрежно опершись локтем на стойку. – Мы виделись позапрошлой ночью. На Хелмшид-авеню, - дымчато-серые глаза разглядывали Эби с откровенным интересом, и от комичности происходящего ей едва не стало плохо. - Ты стояла у японского ресторанчика и ждала такси. Было страшно ветрено, и ты никак не могла поджечь сигарету. А я… - Господи, - хрипло выдохнула Эби, с трудом подавив истерический смешок. – Я подкуривала от твоей зажигалки! Мужчина кивнул, и ведьма вздрогнула, когда лёгкий, едва ощутимый кожей взгляд соскользнул с её плеча. Вытащить его отсюда, стремительно завертелось в голове. Как угодно. Здесь в любом случае было бы слишком рискованно, а на него ещё и пялится каждый, кто только может. А на улицах уже довольно безлюдно, и какой-нибудь тёмный угол отыщется без труда. Она улыбнулась, глядя Джину прямо в глаза и собираясь с силами. Но серебряный колокольчик молчал – то ли азарт в этот раз случился запредельным, то ли паника, то ли странное тепло дымчатых глаз было слишком пьянящим, то ли головокружение накатило чересчур внезапно… - Ты танцуешь? – спросил Джин. Бархатистый, почти мурлыкающий голос окончательно задел в груди что-то совершенно ненужное. «И всё остальное - тоже», - про себя усмехнулась ведьма. – «Правда, не сразу…» - Меня зовут Эби, - прошептала она вслух. Джин подал ей обе ладони – ведьма оперлась на них и легко спрыгнула на пол. Теперь они были рядом. Так близко, что, если бы не музыка, он, наверное, расслышал бы её сердце. О’Брайен был выше её. Настолько выше, что для того, чтобы заглянуть ему в глаза, Эби пришлось запрокидывать голову. Ей не терпелось слиться с толпой и с музыкой. Ей не терпелось поцеловать его. И наконец-то покончить с ним ей тоже не терпелось. Ведьма с улыбкой потянула его к танцполу. Но прежде Джин наклонился и поймал её губы своими. Найджел Фостер закусил кончик карандаша и придирчиво осмотрел то, что получилось. Получилось похоже. Даже очень. Можно было даже потихоньку похвалить себя за исключительный талант. В общем-то, рисовать этого чёртова эксперта оказалось даже приятно. Чеканные линии лица, светлые брови вразлёт, нос с едва заметной горбинкой, губы, вечно прячущие усмешку… удивительно упрямые губы. И глаза. Это вообще был шедевр. Собранности и серьёзности в них хватило бы на трёх сотрудников контрразведки, а вдохновенной задумчивости – на маленькую религиозную секту. Найджел разошёлся до того, что нарисовал даже крошечную родинку на правой скуле – честно говоря, он её не помнил, но почему-то точно знал, что ей там самое место. Чёртов эксперт получился хорош. Удивительно хорош. Прямо-таки невероятно. Юный художник погрыз карандаш и тяжко вздохнул. Такое в его планы не входило. На худой конец, это безупречное лицо можно было бы украсить и поросячьим пятачком. Или рогами – например, козлиными. Живого козла Найджел не видел никогда в жизни, но в себе не сомневался - совсем недавно на какой-то шарлатанской рекламной вывеске ему попался огромный Козерог. Рога у того были роскошные – толстенные, длинные… Для таких никакого листа не хватит. Гений портретного искусства оглядел своё творение ещё раз и зловеще нахмурился. На совсем худой конец, можно было бы представить себе, что чёртов эксперт - Козерожик маленький. Или очень больной. И рожки нарисовать соответственные – кривенькие, рахитичные… Зрелище было бы великолепное. Но и эту идею пришлось оставить с тяжким вздохом. Всё-таки рога – слишком уж примитивный выход. Достойный малышни из детского садика, но никак не взрослого мужчины. Взрослый мужчина скрипнул зубами и сдёрнул с подоконника стопку чистых листов. «Ну ладно. Мы найдём что-нибудь поинтереснее». Он потихоньку похвалил себя за ангельское терпение и задумался - а, собственно, чем бы эдаким поинтереснее можно перекосить это идеальное личико? Чёртов эксперт насмешливо и пристально разглядывал его с листа. …Алкоголем? Найджел чуть не подпрыгнул - до того простое и беспроигрышное было решение. Он торопливо схватил карандаш и, даже не успев толком похвалить себя за изобретательность, крепко зажмурился. Первозданный облик жертвы выплыл из памяти удивительно легко – так, словно был высечен в ней, как в граните. Но вот представить себе этого типа пьяным… да ещё безобразно... Найджел изо всех сил напрягал воображение, мысленно накачивая чёртова эксперта чем-нибудь покрепче, но упрямая физиономия от этого становилась лишь задумчивее и светлее. …Он откинулся в кресле, совершенно расслабленный и нестерпимо довольный собой, он вертел в руках полупустой бокал и с ужасно умным видом нёс невозможную чушь. Отсветы огня плясали на его лице, длинные тени от ресниц дрожали на щеках, и татуировка в вырезе рубашки казалась живой. Он улыбался – мягко и чуть насмешливо. А глаза были очень тёмными и странно блестели... лесные озёра с тихими омутами... В них можно было проваливаться, падать и тонуть до бесконечности… Найджел даже помотал головой, отгоняя наваждение. Ну да чёрт с ним. Пусть не алкоголь. Что тогда – усталость? Выматывающая работа, вечное недосыпание… Землистая бледность, фиолетовые тени под глазами и недельная щетина… …Он привалился к дверному косяку и с видом кающегося грешника льнул щекой к тёплой древесине. Он был очень серьёзен и смотрел виновато, потому что иначе его придушили бы, едва открыв дверь. А в уголках его губ затаилась едва заметная усмешка… вот дьявол, кажется, он понял, что убьют его не сегодня… …Найджел тихо чертыхнулся. Работа, кажется, предстояла совсем не лёгкая. Он повалился на спину и уставился в потолок в поисках вдохновения – чтоб оно всё треснуло, должен же быть какой-нибудь способ! А раз он должен быть, значит, и найти его – можно. - Ну и где этот долбаный козёл?.. Интересно, сколько приятных неожиданностей может сулить рабочий день, если он начинается с таких чудных слов? - Парень, ты не в зоопарке, - продребезжало следом. Кажется, с холодным «Гиннессом» Бобби вчера переборщил. - Мы тут зверья не держим. - Не остри, чувырла, - отрезал незабываемый хриплый голосок. - Я спрашиваю, козёл этот долбаный где? - Слушай, не груби. Или говори, кто тебе нужен, или уходи, пока тебя никто не увидел. Здесь не все такие добрые. Могут и спросить, как ты вообще сюда попал. - Захотел и попал. В ответ раздражённо прокашлялись. - Ну и зачем же попал? Точнее, за кем? - А ты прямо и не знаешь, за кем. За тем уродом, которому ты передал моё дело. Белобрысый такой козёл в джинсах. - Я так понимаю, ты хотел сказать: «Доктор О’Брайен»? - Да мне по колено, О’Брайен он или кто. Где он есть? - Не знаю. - Не ври. Где он тут сидит? - Пока нигде. - Вот блин. А когда придёт? - Оперативное совещание - в восемь. Он всегда приходит ровно за пятнадцать минут. - Сейчас уже без двенадцати. - Я знаю. Понятия не имею, почему его нет. Может, в пробке застрял. О’Брайен вздохнул – застрял-то он не в пробке, а на лестнице этажом ниже. Точнее, половиной этажа – он сидел на подоконнике лестничного пролёта. И слушал. А ещё вспоминал. Ведь была стеклянная дверь, и был замок, и много чего ещё было – например, проходная за воротами Бюро. Или двухметровый забор. Или посты охраны… Как же ты сюда пробрался, Детёныш ты Человеческий? И зачем – лишь затем, чтобы сказать мне в лицо, кто я есть? Можно было злорадно потирать умелые ручки – теперь останется только не появляться в больнице день-другой. А потом приехать и поговорить. И мальчишка расколется – как пить дать, расколется. И не таких ещё в шеренгу строили… Джин вздохнул. - …А ты позвони ему, - предложил хриплый голосок. Настало время появиться. О’Брайен спрыгнул с подоконника и в две секунды преодолел девять ступенек. На мгновение замер на лестничной площадке, а потом с невозмутимым видом толкнул входную дверь. - А, вот он, - обрадованно вздохнул Бобби. – Тут к тебе гости. ...«Гости?» Колко сощурить глаза... Не вышло. Детёныш шагнул вперед раньше и, сжигая Джина и без того донельзя презрительным взглядом, триумфально усмехнулся. В руках у мальчишки был скатанный роликом лист бумаги – его-то он эксперту и швырнул. Перед тем, как молча выскользнуть за дверь. - Мило… - растерянно протянул Бобби. – Очень мило, ничего не скажешь. – Он зашёл Джину за спину и через плечо заглянул в бумажку. – Господи, О’Брайен! Чего ты съел?! - Вы скоро? – приоткрылась дверь кабинета. Зрелище Джин и Бобби являли, похоже, весьма забавное. Во всяком случае, через мгновение в коридоре возникла сначала Нита, а потом ещё человек пять. – Ну и вид у тебя, однако... - Вид как вид, - сурово возразил кто-то добрый. – Обыкновенная физиономия, в меру наглая, в меру самодовольная... Надо на стену повесить. На страх клиентам. Джин молчал. И, закусив губы, смотрел на исчерченный лист – тот самый колкий прищур, ухмылка, вздёрнутый подбородок… рисунок неумолимо рассыпался на небрежные штрихи, и лица О’Брайен не видел. На бумаге застыли бессонная ночь, дьявольский труд и упрямство. Нита ахнула, когда, скрипнув зубами, он смял портрет в бесформенный комок и пулей вылетел в дверь. Детёныша он поймал у бывшего служебного въезда на территорию Бюро. Сначала пришлось прыгать и ловить его за ногу, потом не очень-то любезно стаскивать с ограды, а потом хватать за плечи и держать. - Извини за вчерашнее, - от неожиданности мальчишка даже перестал вырываться. Дышать ему было больно – Джин подумал и решил отпустить его совсем. – И спасибо за рисунок, наши до сих пор плачут. Они меня таким никогда не видели. Детёныш поглядывал на него как-то недоверчиво. - Ты молодец, - добил О’Брайен. – Честно говоря, я и вчера не сомневался. Просто очень хотелось тебя побесить. - Как ты узнал, что я тут? – помолчав, спросил мальчишка. Захотелось сказать: «Птичка напела», но ответа ждали. И всерьёз. - А ты сам подумай. Через проходную идти нельзя? Нельзя. Остаётся забор. За южной стеной наша автостоянка, там охрана, за северной – Анатомический корпус Университета. Там тоже всегда тьма народу. А здесь парк. И заброшенные ворота, на которых нет проволоки. Детёныш искоса взглянул на него и поковырял снег носком облезлого ботинка. - Мне тоже хотелось тебя побесить, - наконец, сказал он. – Так что ладно. Галстук завязывать научишь? О’Брайен кивнул, протягивая ему руку. Мальчишка пожал её и улыбнулся. - Куда собрался? – хмуро спросил его Джин. - Назад в больницу. Тут недалеко. - Ага. А как же твои драгоценные друзья, которых ты укрываешь от закона? Которые в глаз закатывают, не снимая колец? Я так думаю, они будут очень рады встрече. Такому повороту Детёныш не обрадовался. Улыбка в одно мгновение сползла его лица. - Откуда ты знаешь про кольцо? - Если ты ещё не понял, - ядовито усмехнулся О’Брайен, - я вообще-то догадливый. – Он опустился на корточки, чтобы не смотреть на своевольного ребёнка сверху вниз, и продолжил очень проникновенно, почти непререкаемо. - Через забор лезем вместе. Потом я, как нормальный человек, выхожу из парка и иду за машиной, а ты ждёшь под клёном у самой ограды. Он там один. Через пять минут я приезжаю к решётке, ты пролезаешь между прутьями и вприпрыжку садишься ко мне. Вопросы есть? - Да, сэр! - кивнул Детёныш. - Так точно, сэр. За руль пустите?.. - …А у тебя кресло поставлено неправильно, - заявил он, едва за ним захлопнулась дверца. За руль его, понятное дело, не пустили, пришлось поправлять ситуацию словами. – И педали выровнены по-дурацки. И... Блин!!! Мы едем не туда! Джин притормозил у светофора и, потянувшись через весь салон, разложил его сиденье до горизонтали. - Спи, - велел он. – Мы забежим в военный госпиталь. Покажем тебя одному доктору. - Э, нет, - мгновенно среагировал мальчишка. – Так не пойдёт. Между прочим, я умею из машины на ходу прыгать. - Ага, - О’Брайен кивнул, не поворачивая головы, и демонстративно щёлкнул брелком, чтобы разблокировать замки на всех дверях сразу. – Давай! Мало тебе того, что голова ни в какую сторону не крутится? Надо, чтоб ещё руки-ноги отнялись? Детёныш промолчал. - Никто тебя в госпитале не съест. И ничего не спросит. И нигде ничего не запишет. Только веди себя прилично, не из джунглей же ты, в конце концов, выбрался! Твои соседи, надеюсь, отмычку не видели? - Нет, конечно. Я ночью уходил. - Вот и хорошо. Марте скажем, что это я приезжал и забрал тебя ни свет ни заря лечить шею. Куда – ты не знаешь. - Ладно. - На заднем сиденье – подушка, - Детёныш нахмурился, но Джину это уже порядком надоело, и он просто подарил мальчишке тот взгляд, под которым не стеснялся почтительно приседать даже соседский ротвейлер Малыш. - Положил под голову, лёг и закрыл глаза. И чтоб до госпиталя я тебя не слышал. Детёныш плюхнулся навзничь и сердито засопел. Шея гнулась, голова поворачивалась – это был такой кайф, что Найджел даже расхотел есть. Правда, голову впихнули в какой-то идиотский ошейник для больного крокодила, и теперь он мешал вертеть головой ничуть не хуже, чем та дрянь, которая была раньше. А Джин не хотел разговаривать. Совсем не хотел. Ни о чём и ни в какую, хотя достать его Найджел пытался всю дорогу. Он не обращал внимания на то, что копаются в его бардачке, на то, что развинчивают аптечку, и даже когда Найджел пощёлкал ногтем по ошейнику и громко обрадовался тому, что основа в нём – картон, который без труда режется даже ножницами, Джин просто посмотрел на него, как на не очень умного человека. Дверь палаты он тоже открыл молча. А на прощание просто пожал руку и сказал: «Пока». - Он больше не придёт, - это было так очевидно, что понял даже Тим. – Он больше никогда сюда не придёт… Найджел попытался кивнуть. Не вышло. Он отвернулся от двери и в один прыжок оказался у окна, схватил кружку с горячим чаем и выплеснул его в заледеневшее стекло - никакими руками было не отогреть… Сказочный рисунок таял дьявольски медленно. Найджел отчаянно прильнул к окну, собственное дыхание казалось ему нестерпимо холодным… Серебристый «Форд» взревел мотором и сорвался с места – на снегу остался только след от шипованных колёс. - Какого дьявола, О’Брайен! Где твой мобильник?! – Бобби захлопнул дверь морга и потащил Джина по коридору, как на заклание. – Или ты оглох?! - Я забыл его ещё вчера. А ночевал не дома. Нита коротко взглянула на него из-под длинных голубых ресниц. - Шестнадцать трупов!!! – задыхаясь, возмущался Бобби. – За три дня!!! Они уже назвали эту кашу «делом близнецов». А ты исчез, чёрт знает, где! Ну, О’Брайен... Как думаешь, это маньяк? - Вряд ли. А почему их привезли только сегодня? - Потому что жили поодиночке. Кого через сутки хватились, кого - через двое. Да шевели ж ты ногами!.. А почему «вряд ли»? - Потому что убиты неизвестно чем. Зуб даю, это профессионал, причём очень крутой. Предлагаю у всех поголовно взять материал на химическую экспертизу. - Годится. Пусть вносят этот пункт во все направления. Вот так пятница, чтоб её! Джин коротко кивнул на бегу - сосредоточиться было трудно. Мысли в голове бродили совершенно не те. Детёныш, съел бы его кто-нибудь рогатый... И Эби. Она не оставила своего номера и не обещала, что будет звонить сама. - Я разгладила тот рисунок, - нерешительно шепнула Нита. – Можно, я оставлю его себе? - У меня есть чудесная новость для кое-кого! - ласково пропела Марта, присаживаясь на краешек кровати. За окном стало уже совершенно темно, так что Найджел решил всё-таки отвернуться от него и посмотреть на женщину. – Нам только что звонил твой отец. Он очень переживает из-за тебя и так рад, что ты, наконец, нашёлся! Зачем же ты убежал из дома, маленький безобразник?.. «Твоим бы голосом «Телепузиков» озвучивать», - зло подумал Найджел. – «Или какой-нибудь другой идиотский мультик». - А мама? – хладнокровно спросил он вслух. - И мама тоже! – Найджел почувствовал, что волосы у него на затылке зашевелились, и отчаянно улыбнулся, изображая самую бурную радость. – Она спрашивала, можно ли приехать к тебе сегодня вечером. Вообще-то, у нас это не принято, но для тебя мы решили сделать исключение. Ребёнок кивнул с выражением абсолютного счастья на лице. Марта нежно потрепала его по щеке. - Она просила, чтобы я не говорила тебе об этом. Хотела сделать сюрприз. Но ты так грустил весь день, что я просто не удержалась, ты ведь не выдашь меня, правда? - Конечно, не выдам. А вы сказали им номер моей палаты? - Ну да. Думаешь, они не зайдут к нам, а сразу отправятся сюда? У неё была самая добрая улыбка из всех, что Найджел видел за всю свою жизнь. - Мама очень нетерпелива и страшно любит меня, - сказал он, с самым трогательным видом хлопая ресницами. – Марта... Вы простите меня за то, что я так отвратительно себя вёл? Я ужасно жалел, что убежал, и скучал по ней, вот и злился... – пожилая сиделка подозрительно заблестела глазами. – Я доставил вам столько неприятностей… Марта? А нельзя ли как-нибудь переселить Тима и Билли в другую палату? Не навсегда, только на сегодняшний вечер? Просто мама очень волнуется, когда я куда-нибудь пропадаю, у неё непременно начнётся истерика, она будет плакать... Я боюсь, с ребятами от этого может случиться… - он лихорадочно покопался в памяти, вспоминая слово, - …ну, стресс. Вдруг они от него заболеют или умрут? - Ах ты, моя ласточка, - обняла его женщина. – Ты, наверное, и сам хочешь встретить её без посторонних. Ну ладно. Ради такого случая я что-нибудь придумаю. Мальчишки? Собирайте-ка вещички и давайте за мной! Огромных усилий стоило не сорваться с постели до того, как за ними закрылась хлипкая дверь. Но Найджел собрал в кулак все силы и прождал даже больше – Марта отвела мальчишек в соседнюю палату, потом ещё на минутку заглянула к нему, потом поболтала в коридоре с уборщицей... Наконец, её шаги затихли где-то внизу. Тогда он снял с подоконника ботинки и вытащил из-под одной прорезиненной вкладки набор отмычек, а из-под другой – заточенный гвоздь. Собрал все подушки в комнате, уложил их на самой дальней кровати и накрыл одеялом, изображая спящего себя. Не удержавшись, подобрал с пола многострадального плюшевого медведя. А потом с тихим щелчком открыл замок и бесшумно выскользнул наружу - стеклянными были все двери в этой больнице, и то, что палата выходила прямо к лестнице, оказалось как нельзя более кстати. Бывшие соседи с прежней силой галдели в какой-то другой комнате. «Вот и хорошо. Лишняя кровь здесь совсем ни к чему». …Ночь была всё такой же тёмной – беззвёздной и облачной, и сухие ветки умирали в огне всё с тем же весёлым треском. А ветер казался другим – он был очень нежен и налетал не порывами, а выдохами, и пах водой и солью. Так дышит близкое море. Жар погибших веток уже почти задевал кожу. Пламя тянулось к небу рваными языками и пригоршнями рассыпало колкие искры – казалось, ещё немного, и одежда начнёт тлеть. Дышать было нечем, от раскалённого воздуха саднило глаза. Это была настоящая пытка, но уходить – не хотелось. И он не уходил. Стоял и смотрел в огонь – как заворожённый. Окаменев и едва дыша. Отказываясь чувствовать что-нибудь кроме восхитительной, почти болезненной лёгкости. За рваной стеной огня раскачивалась кромешная тьма – где-то в ней затаился каменный храм, там курились благовонные травы, и дремали змеи. Там остались люди, умевшие сниться, а с ними – целый мир заклятий, не доступных никому больше, и легенд, не известных больше нигде. Боги, сколько же магии в этом пламени! И сколько же Тьмы. И красоты – сколько… Торопливые шаги за спиной. Чей-то встревоженный вздох. Чёрт... Пара слов – еле слышных, ненужных. Напоследок. И небрежный взмах руки: медная пластинка со змеиным Оком, первый и последний подарок оставленного мира - в огонь. Вот и всё. Развернуться на сто восемьдесят – резко, одним движением. Прочь. И лишь самым краешком сознания испугаться – а что, чёрт возьми, если она вдруг уйдёт, эта хмельная лёгкость? И в груди полыхнёт, и оцепенение слетит разом, и захочется всё же выдохнуть... не просто выдохнуть – оглохнуть от собственного крика. Ударить, убить, умереть – что угодно, только… Он чувствует это. Потому и молчит, не решаясь хмыкнуть: «Что, решил сгореть заживо?» Он просто ждёт, скрестив на груди руки, и с его лица смотрят звёзды других миров. …Джин вздрогнул и открыл глаза. И увидел небо в свинцовых разводах низких туч – в этом небе чуть раскачивался от ветра погасший фонарь. Лежать было подозрительно удобно. О’Брайен приподнялся, чтобы взглянуть на свою подушку – у неё были плюшевые лапы и ярко-жёлтый галстук в синих рыбах. Она лежала на заснеженной деревянной скамейке, а на спинке скамейки боком к Джину замер мальчишка лет девяти – продрогший и бледный, он пытался отогреть озябшие руки у разбитых губ. - Привет, - шёпотом сказал он. – Это ты? О’Брайен долго думал над достойным ответом. - Я думал, ты уже совсем не проснёшься, - не дождавшись, тихо добавил Детёныш. - Чем это ты болеешь? - Не знаю, - Джин представил себе, до чего мальчишке было страшно, и ободряюще улыбнулся. Потом сладко зевнул и потянулся на скамейке, от души ударившись головой. – Я же болею всего четвёртые сутки. Два дня назад проснулся почти на вылете из окна, позавчера – в автобусе на Бирмингем, а сегодня – здесь. - А вчера? - Вчера я не спал. К счастью. А то, может, жарился бы уже где-нибудь в Африке. Мальчишка нерешительно улыбнулся в ответ. - Не хочешь спросить, где я тебя нашёл? Точнее, откуда я тебя вытащил? - Я бы лучше спросил, где мы есть. Детёныш пожал плечами. - Больница вон там, - неопределённо махнул он рукой в ту сторону, где за громадами домов в тёмном небе плыли тонкие шпили с крестами. – А может, и не там. Вообще-то я надеялся, что ты каким-нибудь образом знаешь, куда идёшь. - Вот и зря. А ты-то что делал на улице среди ночи? Искал своих драгоценных друзей? Которые... - Нет, - вздохнул мальчишка. - Эти сами, кого хочешь, найдут. Джин посмотрел на него очень внимательно и рывком сел на скамейке в обнимку с плюшевым медведем. - Ну ладно, - помолчав, сказал он. – Нечего здесь мёрзнуть. Сейчас выберемся из парка и отловим такси – и по улицам не светиться, и дорогу не искать, и тепло. - А куда мы… - Домой. Ко мне. А там будем думать. Собственно, думать было не о чем – ехать в прокуратуру Детёныш категорически отказался, а Джин не считал себя вправе настаивать. ...Он с сомнением повертел в руках флакон с непрозрачной жидкой дрянью - если верить этикетке, дрянь являла собой «инновационный шампунь плюс бальзам-кондиционер с уникальным восстанавливающим комплексом, разглаживающим волосы настолько, что после мытья отпадает всякая необходимость в расчёсывании». Оставалось надеяться, что это окажется единственным, в чём у несчастных волос отпадёт всякая необходимость. О’Брайен закатал рукава и покосился на Детёныша, по уши утопавшего в мыльной пене – тот с опаской поглядывал то на него, то на флакон. Джин щелчком открыл тугую крышку. Повёл носом. Выразительно скривился. Нахмурился. Отставил бальзам в сторону. Почесал в затылке и, уже почти развернувшись, чтобы уйти, запрокинул голову к потолку так внезапно и так резко, что Детёныш боролся с любопытством не больше секунды. А потом не выдержал и сделал то же самое – этого хватило, чтобы в один прыжок оказаться у ванны и стремительно вылить на лохматую голову полфлакона сиреневой гадости. Мальчишка радостно взвизгнул и принялся вырываться. Пришлось ловить его по углам и размазывать чудо-бальзам по спутанным зарослям, попутно желая своей одежде Царствия Небесного. Сопротивление было самозабвенное – судя по всему, в головомойку с Детёнышем играли в первый раз в жизни. …Связать его удалось лишь тремя махровыми полотенцами. Джин перебросил мокрую жертву через плечо и уже тащил сушиться на кухню, когда коротко позвонили во входную дверь. О’Брайен не ждал никого. Но, мальчишке, к счастью, указания не требовались – он мгновенно спрыгнул с рук и, шлёпая по полу босыми ногами, бросился к ближайшему платяному шкафу. Вся его одежда вместе с медведем уже лежала в стиральной машине, и Джину осталось только зашвырнуть на тот же шкаф грязные ботинки. - Доброе утро, господин следователь, - громко оповестил он, открывая дверь. Всякая возня в шкафу мгновенно стихла. - Господин О’Брайен, – грузный пожилой мужчина ввалился в квартиру, вытирая со лба крупные капли пота. – Прошу простить, что беспокою в субботу, да ещё с утра... Он удивлённо уставился на Джина. Тот запоздало вспомнил, что рубашка у него на груди промокла насквозь и что пуговиц на ней больше нет. - Сантехника полетела, - пожал он плечами. – Проходите, обувь можно не снимать. - Я не займу много вашего времени, мистер О’Брайен, – улыбнулся гость. Гадая, зачем же его принесло, Джин пропустил следователя в холл и усадил в кресло – на всякий случай, к заветному шкафу спиной. – Ситуация довольно щекотливая, и я даже не знаю, с чего начать... Джин молча поставил на стеклянный столик два бокала и вытащил из бара бутылку коньяка. - Если можно, я бы выпил спирта, господин эксперт. Вы, должно быть, помните мальчика из благотворительного госпиталя для беспризорников? - Конечно, помню, - невозмутимо кивнул Джин. Фляжка со спиртом валялась за креслом, пришлось распластаться по стене и искать её наощупь. – Я вчера предоставил в прокуратуру подробное объяснение причин, по которым… - Нет-нет, господин О’Брайен, я всё прекрасно понимаю, сам неоднократно имел возможность побеседовать и убедиться... Я здесь совсем по другому поводу. Мальчик вчера исчез. Джин непонимающе нахмурился. - Да-да, мы и сами были безмерно удивлены, узнав об этом. Но факт есть факт, и, мистер О’Брайен… Мистер О’Брайен плеснул из фляжки в оба бокала и пошёл на кухню за томатным соком. - …И, мистер О’Брайен, я вынужден просить вас... Вы единственный человек, с которым он разговаривал все эти дни. Я имею в виду, разговаривал продуктивно... – кресло скрипнуло, и бежать назад пришлось почти вприпрыжку – блужданий непрошеного гостя по квартире только и не хватало. – Дети сообщили мне, что вам даже удалось убедить его пообщаться с травматологом насчёт подвывиха шейных позвонков. Мы намерены просить ваше начальство отметить это в самом лучшем смысле. Но вспомните: может быть, мальчик говорил что-то... допустим, случайно обмолвился… или... как бы это сказать... - Вы не знаете, где его искать? – помог Джин. - Вот именно, – следователь снова сел в кресло и, подперев подбородок пухлыми руками, впился в О’Брайена пронзительным взглядом. – И мы были бы весьма благодарны вам за любую зацепку. Спирт смешался с соком; стекло осторожно стукнуло о стекло, и жгучий яд с привкусом томата обжёг горло. - Вы можете рассчитывать на меня, господин Эндрюс, - медленно сказал Джин. Он коротко взглянул на следователя и, пользуясь его напряжённым молчанием, налил ещё. – Я обязательно дам знать, если вспомню что-нибудь, что может заинтересовать следствие. - А навскидку? Откровенно говоря, доктор, мы в безвыходном положении, и хотели бы получить ответ как можно быстрее. Мальчишка не упоминал каких-нибудь родственников? Друзей? Или, возможно, какие-то памятные места, знакомые районы... да что угодно? - Увы. - Стекло звонко задело стекло ещё раз. – Наверное, сестра Марта невольно ввела вас в заблуждение: я так не рискнул бы сказать, что мы с ним очень уж продуктивно пообщались, - Джин выпил жгучий коктейль одним глотком и искоса взглянул на раскрасневшегося следователя. – Но, возможно, мне будет легче, если вы объясните, в чём его подозреваете. Вы ведь ищете его не по делу об избиении, верно? Мистер Эндрюс смутился. - Поймите меня правильно, дорогой доктор, – в первую очередь всех нас заботит то, что девятилетний ребёнок где-то бродит сейчас один и без денег. - В это верилось с трудом, но Джин охотно кивнул. – Однако есть и ещё кое-что. Я скажу вам откровенно... Вам никогда не приходилось сотрудничать с нашим отделом по борьбе с экономическими преступлениями? - Нет. Я касаюсь практически только убийств. - Там вам непременно рассказали бы об одном очень занятном деле... Проще говоря, мы не располагаем доказательствами, но имеем веские основания полагать, что наш несчастный беспризорничек по совместительству является членом преступной группы, промышляющей угоном и перепродажей машин. Очень дорогих машин, дорогой доктор. Вы понимаете меня? - Да, - подтвердил дорогой доктор. Он опять доливал оба бокала томатным соком. - ...Доказательств, как я уже сказал, нет. Но нам крайне важно задержать ребёнка в поле зрения хотя бы в связи с делом о нападении... Как вы полагаете, друг мой, кто его избил? - Декомпенсированная психопатка в кроссовках Sprandi Hunt. Судя по размеру ноги, невысокого роста. Левша, и на среднем пальце левой руки носит перстень с рельефной печаткой. - Вы не ошибаетесь, - следователь даже расхохотался. – Правда, как мне сказали, вы вообще никогда не ошибаетесь... – он приподнял свой бокал, словно салютуя. - Но я лишь имел в виду, что это были его, так сказать, коллеги по банде. - Мне трудно судить, господин Эндрюс. - Оно и понятно. Ваше дело – ставить подпись под тем, что вы знаете точно, тогда как догадки – по нашей части. И всё же мы предполагаем, что Фостер оказался в больнице по вине собственных подельников. Нам прекрасно известно, кто эти люди... Не хмурьтесь, дорогой доктор, вы просто не представляете себе, насколько нелегко доказать вину вора. А у нас даже нет достаточных оснований для ареста или обыска. Нам позарез нужны были показания Фостера, чёрт возьми, пусть даже не касательно краж. Если бы только нам удалось арестовать кого-то из банды хотя бы по обвинению в нападении на ребёнка... - Я понимаю, - кивнул Джин. – Ваша работа исключительно сложна и требует очень тонкого подхода. - Ох, если бы только все думали так же, друг мой! Ведь вы даже представить себе не можете, с какой глупостью каждый день приходится иметь дело. Вчера, например, в больницу к Фостеру приехали какие-то типы, представившиеся его родственниками. Вы понимаете, какой это был шанс?.. А нам сообщили об этом так поздно, что хоть плачь, да ещё и в лицо этих родственничков толком не запомнили... И ребёнка упустили совершенно бездарно. Каких только случайных свидетелей теперь не придётся искать! Сколько людей допрашивать, сколько сил, времени, нервов... А итог? Джин участливо покачал головой. - Я представляю себе, как много у вас работы. Честное слово, даже задерживать как-то неудобно. Следователь решительно поднялся из-за стола. - Ну что вы, - сердечно протянул он О’Брайену руку, – я был очень рад встрече. – Джин кивнул. – Мы уже объявили мальчишку в розыск, – Джин кивнул ещё, – внешность у него довольно колоритная, так что надежда есть... Благодарю за понимание и за помощь, – успевать за его словами становилось всё труднее, - удачи вам, доктор... Когда дверь за Эндрюсом всё-таки закрылась, Джин уже чувствовал себя первоклассным китайским болванчиком. Он привалился к двери и медленно сполз по ней вниз, слушая, как на лестнице затихают шаги. - Что ты будешь делать со мной? – шёпотом спросили из шкафа. - Всякие ужасы, - таким же шёпотом сообщил Джин. Он неохотно поднялся на ноги, кое-как расправился с раздвижными дверцами и выгреб продрогшую жертву из невиданных глубин. Взялся за неё поудобнее и снова взвалил на плечо. – Для начала – поить зелёным чаем с вареньем из кабачков. Спорю, такой гадости ты в жизни не ел. Или ты тоже хочешь спирта? Варенье пахло мятой и апельсинами. А с чем сравнить его вкус, Найджел не знал вообще. Две или три креманки он выложил на горячие тосты, а потом, вконец осмелев, полез ложкой прямо в банку. Ошейник для больного крокодила Джин высушил феном. Как и волосы – они стали пушистыми и удивительно мягкими, а ещё их оказалось страшно много. Найджелу очень хотелось посмотреть на себя в зеркало... но ноги обуяла ужасная лень, да и банку выпускать из рук было жалко. Плюшевый медведь неторопливо крутился в барабане стиральной машины прямо напротив окошка. Кажется, его тоже разморило. - Ну что ж, - наконец, решил Джин. – Появляться на улице тебе нельзя. Значит, сегодня ты отдыхаешь, а завтра мы купим ёлку, собаку и книжку про уход за животными. Будешь заниматься общественно полезными делами. Найджел кивнул. Ему до смерти хотелось, чтобы Джин спросил про машины – правда это или нет. И до смерти хотелось, чтобы Джин не спрашивал. А что, если он всё-таки не поверил? Очень похоже на то. А что, если только поэтому и не выдал? И что он сделает, если узнает - а ведь он же всё равно узнает?.. Но заводить разговор самому почему-то было страшно, а Джин думал совсем о другом. - Мои родители живут довольно далеко отсюда, - он положил локти на стол и упёрся подбородком в сплетённые пальцы. – Может, сказать им, чтоб они тебя усыновили?.. Найджел захотел спросить, в своём ли он уме, но вовремя поперхнулся вареньем. - Ещё можно сдать тебя в интернат для одарённых детей, - задумчиво продолжил Джин. – Но это – только после того, как нейтрализуют твою психопатку. Или Эндрюсу тебя как-нибудь ненавязчиво подсунуть?.. Есть же у них закон о защите свидетелей... - Джин!!! – ждать, пока он додумается до совсем уж несъедобной глупости, просто не было сил. – А можно я немножко поживу тут? О’Брайен поднял глаза и оценивающе смотрел с полминуты. Найджел даже перестал дышать и вытащил изо рта ложку. - Можно. Но недолго. И при условии, что будешь сидеть тут, как мышь, и никуда не показываться. Если соседи пронюхают, что ты здесь, нам обоим конец. - Почему? - Потому что тогда мы в два счёта станем объектами следственных действий. Оба. Только ты будешь отбиваться от экономических преступлений, а я – от своих любимых. Против личности. - Это ещё за что?! Джин хотел объяснить, за что, и даже открыл рот, но потом передумал и улыбнулся. - У тебя фантазии не хватит такое вообразить, - сказал он. Найджел понял, что это интересно, и собрался уточнить, но все его поползновения злонамеренно пресекли в корне: - Так что там у тебя с тёмным прошлым? Найджел судорожно сглотнул и вдруг понял, что ответить не сможет. Серые глаза смотрели на него очень внимательно, и вдруг стало понятно, почему было страшно – никому и никогда не хотелось доверять так отчаянно. И ни от кого и никогда так отчаянно не хотелось дождаться понимания. - ...Ну ладно, - вздохнул О’Брайен. – Какую собаку покупать будем, элемент ты криминальный? Когда маяться ожиданием, наконец, стало нестерпимо, за окном уже сгущались сумерки – самый тёмный месяц года неотвратимо набирал силу. Криминальный элемент спал. О’Брайен поселил его на своей собственной кровати, снабдив тремя подушками и двумя одеялами, хотя мальчишка сопротивлялся и нёс какую-то чушь про тёплый пол, про спальный мешок и про то, что вообще ещё рано. Джин не спорил. Просто накрыл его одеялом по самые уши, и все вопросы отпали сами собой – вымотанный ребёнок заснул моментально, словно в голове у него сработал выключатель. Джин рассчитывал вернуться до утра, потому записку сочинять не стал. ...Неожиданность застала его врасплох прямо за дверью – она сидела, забросив ногу на ногу, на кованом парапете маленького балкончика, служившего переходом от лестницы к лифтам. И курила. Она выглядела лет на девятнадцать. И, в самом деле, была левшой – тонкие пальцы небрежно поигрывали длинной сигаретой. Она была одета в термоядерно-алую кожаную куртку; массивный фианит в её перстне зловеще отсвечивал красным, а на ноги, до колен обтянутые чёрной замшей, дешёвые кроссовки просились так явно, что О’Брайен усмехнулся бы, не будь всё так паршиво. Она разглядывала его вполне откровенно – Джин методично запирал двери, лихорадочно соображая, что же делать. Для начала он направился не к лифту, а прошёл мимо неё – на балкончик и к лестнице. Паршивости тут же убавилось вдвое: подбитые железом шпильки немедленно стукнули в пол, и психопатка двинулась следом. Значит, о том, кто остался в квартире, она не знала. А всё остальное Джина не беспокоило. Он пролетел три этажа вприпрыжку – шпильки неуклонно спускались следом, но не слишком-то спешили догонять. Значит, кто-то ещё ждал внизу. А на третьем этаже О’Брайен коварно свернул к лифтам и затих – шпильки рванули по ступенькам, как ошпаренные. Значит, ждали внизу – и только. Джин не прятался – повороты с лестницы на балкон и с балкона к лифтам были настолько крутыми, что психопатка столкнулась с ним на бегу и без того. Пистолет из её руки даже не пришлось выбивать. Но самое приятное сделали шпильки – они подломились так некстати и так синхронно, что никаких шансов удержаться на ногах у девушки не было. Джин поймал её в полёте. И очень вовремя. - Не беспокойтесь, - сказал он, проследив за её взглядом – восьмизарядный «Вальтер» лежал на полу в каком-нибудь шаге от его ботинка. – Я подниму. Девушка вскрикнула, едва О’Брайен попытался выпустить её из рук – стоять сама она не могла. Джин заботливо прислонил её к стене. Потом молча разрядил пистолет и заткнул его за пояс джинсов. Глаза у психопатки были потрясающе светлые – как у русалки. А он-то всегда считал бесцветными свои собственные. - ...Вот я и села на хвост тому жирному упырю... – русалка замахала руками и хрипло, с придыханием выругалась – О’Брайен как раз прикладывал к её распухшей ноге замороженную курицу. – Мои ребята тоже здесь. И тебе конец, если всё это зря. Так что давай, вспоминай. - Нет, - Джин был непреклонен. – Я же тебе сказал: он не захотел с нами разговаривать. - Ну что ж. Ты сам выбрал. О’Брайен посмотрел на неё очень спокойно. - У меня есть телефон, - напомнил он. – И жирный упырь, который будет страшно рад с тобой встретиться. - И что он мне скажет? – русалка беспечно пожала плечами. Джин отложил курицу и принялся втирать в щиколотку обезболивающий гель. – Я же пистолет на лестнице подобрала. Чей он – понятия не имею, откуда взялся – тем более. И потом... тоже... Шла себе, никого не трогала, а тут ты – выскочил, чёрт знает, откуда, набросился на меня, ногу вот повредил... - Бывает, - улыбнулся О’Брайен. – Но я могу разыграть коротенький спектакль в двух действиях. У твоих же приказ – ловить меня на первом этаже. Что, если я вызову группу захвата и спущусь вниз как раз к её приезду? Даже доказывать ничего не придётся. - Меня всё равно отпустят прямо завтра. А тебя завтра же найдут в реке. С простреленной головой. - Ну, не знаю... – Джин упёрся подбородком в русалочьи колени и с нежностью посмотрел снизу вверх. – Тогда, может, лучше случайно уронить тебя с балкона? Там тьма окурков с твоей помадой, там твои пальчики на парапете. И я буду совсем ни при чём. Твои ребята не знают, что ты со мной, а сидеть на обледенелой решётке – дело опасное, восьмой этаж всё-таки. Да и вообще курить вредно... Русалка закусила губы и очень долго смотрела ему в лицо. О’Брайен думал – выбирает, куда лучше ударить. - Хорошо, - наконец, вздохнула она. Холодная ладонь осторожно коснулась небритой щеки. – Я и правда не верю, что мелкий гадёныш чего-нибудь дельного вытрепал. ...Джин вынес её из лифта на руках – вместе с пистолетом и сапогами. Громил было трое; изумление на их лицах застыло беспредельное, но сказать что-нибудь не решился никто. На прощание русалка быстро поцеловала его в губы. Окна Эби были непроницаемо-чёрными. А за дверью лежала мёртвая тишина – Джин долго медлил, не решаясь нажать кнопку звонка. Может быть, она спала. Может быть, она ушла. И уж точно – не ждала. По крайней мере, его. ...Заливистый щебет звонка коротко рассёк тишину. И ещё раз. И ещё. Без ответа. - Ты просто рехнулся, - Найджел заложил руки за голову и растянулся на полу. – Я не знаю, что ещё тебе сказать. Он был восхищён до крайности. - Скажи спасибо, - посоветовал Джин. – Она теперь ни за что на свете не подумает, что ты можешь найтись в этой квартире. Физиономия у него была довольная до безобразия – так и хотелось прикрыть её подушкой хоть на пару секунд. Найджел вспомнил позавчерашний портрет и решил, что в похвалах своему таланту немного поскромничал. - Спасибо, - сказал он. – Значит, мы теперь с обеих сторон вне подозрений? - Да. Мальчишка, не удержавшись, хихикнул. Пол в квартире Джина ему нравился страшно. Это был не какой-нибудь там обыкновенный пол, который нужно от стены до стены застилать верными друзьями пылесоса, чтобы весь год не ходить в вязаных носках. Этот пол оказался очень тёплым. По-настоящему тёплым – он грел всю квартиру, и лежать на нём было одно удовольствие. Чем сейчас и пользовались оба. Утро вообще случилось подозрительно хорошим. Для начала Найджел открыл глаза и увидел на подоконнике чудные цветочки – это были огромные саговые кактусы, точь-в-точь, как в фильмах про индейцев. Полудохлые, но всё равно очень внушительные. Потом он долго и с наслаждением потягивался на мягкой кровати, и ни в одном боку ничего не кололо. Потом нашёл на полу свои новые джинсы – может, они и были порядком великоваты, зато количество карманов, в том числе внутри, у них оказалось немыслимое. Найджел прикинул, что по этим штанам можно без труда распихать полтора разобранных двигателя, и влюбился. Потом он оценил масштаб квартиры, размер окон, обнаружил в холодильнике курицу-гриль, а в кране – горячую воду... Но лучше всего, конечно, было то, что хозяин квартиры тоже нашёлся – он спал на полу в соседней комнате. А на груди у него дремала раскрытая книжка таких ужасающих размеров, что непонятно было, как Джин дышал под ней. Если вообще дышал. - ...Не пойму, в чём подвох, - добавил он неожиданно серьёзно. – Такого везения просто быть не может. - Ты про следователя? Или про неё? - Про обоих. - Значит, может. Джин вздохнул и уставился в потолок. - Я вчера сказал: собака, - задумчиво произнёс он. Найджел почувствовал, что против воли расплывается в улыбке. - Да. И ещё ты сказал: ёлка. - Ты понял меня, О’Брайен? – Джин постарался выругаться как можно тише, но Бобби всё равно услышал, и телефонная трубка взорвалась бурлящей яростью. - Я не шучу!!! - Я знаю. Но... - К чёрту твои «но»! Я тебе человеческим языком объяснил: привезли ещё девять человек! Ты хочешь стать десятым? - Бобби, послушай... Я всё понимаю. Но это же нелепо. Сидеть взаперти только потому, что... - Это нелепо, О’Брайен?!! А ты в зеркале себя давно видел? Знаешь что, хватит трепать мне нервы. Закрой входную дверь и с этой минуты к ней больше не подходи. Всё ясно? - Я работаю, Бобби, - напомнил Джин. - Уже нет. Ты отстранён от работы до тех пор, пока не поймают маньяка. - Да никакой это не маньяк! Это киллер. Профессионал. И я не понимаю, почему какая-то опасность с его стороны может грозить мне! - Я тоже не понимаю, Джин. Но я точно знаю, что даже самый крутой профессионал может слететь с катушек и начать охоту на людей. Например, блондинов с чисто европейским типом внешности. Я помню, О’Брайен, ты любишь искушать судьбу. А ещё ты страх какой умный и всегда всё знаешь лучше всех. Но хоть раз-то ты можешь меня послушать! - Я бы послушал, Бобби. Но как ты себе это представляешь? Сегодня же вечером я должен быть в Бюро. - Этот вопрос уже решён. Сейчас я тебе привезу мешок с едой и полное собрание сочинений Фридриха Энгельса, и из квартиры ты больше не выходишь. Если совсем прижмёт, в отделе экспертизы по документам согласны носить тебе работу домой. Не упирайся, Джин. Даже Коэн проникся. - Я не упираюсь. - Вот и отлично. О’Брайен, речь идёт лишь о нескольких днях. Ублюдка ищут всеми силами, уже пустили информацию в прессу. Коэн считает, что при таком количестве трупов не может не быть зацепок. А я считаю, что при такой частоте убийств наш маньяк должен быть полной психической развалиной. В самом скором времени он проколется на очередной жертве. - Химики дали ответ? - Всё чисто. - Значит, психическая развалина соображает лучше нас всех. Это не наводит на мысли? - А у меня предчувствие. Пережди пару дней, О’Брайен. Не больше. - Чёрт с тобой, - вздохнул Джин. – Ладно. Я тебя понял. - Так мне приехать? - Обязательно! И как только я жить буду без твоего Энгельса. Бобби коротко объяснил, как, и бросил трубку. - Что там? - осторожно спросил Детёныш. Он сидел на полу и укладывал в собачий ящик подстилку, сооружённую из собственного шарфа. Ушастый клубок шерсти выжидающе притих у его колена. - Ничего, - покачал головой Джин. – Особенного - ничего. Синие глаза смотрели на него в упор, и О’Брайен пожалел, что снял с Детёныша повязку. В ней он, причёсанный и отмытый, уже начал напоминать обыкновенного мальчишку – ну подумаешь, с лестницы свалился. Или с дерева. Но без... ...На веке – запёкшаяся кровью ссадина. Склера – ярко-алая. И фиолетово-чёрный кровоподтёк в половину лица. Хоть сейчас в фильм ужасов. Без грима. На главную роль. Смотреть ему в глаза было невозможно. Джин прошёл мимо и выдернул из шкафа первую попавшуюся куртку. Влез в ботинки и выдернул из замка связку ключей. - Несколько дней мне нельзя будет выходить из дома, - сказал он у самой двери. – Но ничего серьёзного не предвидится. Укладывай своего монстра спать, я отвезу машину в гараж, и пойдём гулять. На крышу. Синие глаза заискрились предвкушением. Детёныш закусил губы, пряча сияющую ухмылку, и кивнул лохматой головой. Хелмшид-авеню медленно плыла мимо, утопая в неоновых огнях. Падал снег; невесомые хлопья причудливо кружились в мягком свете фонарей, и яркие вывески совсем по-рождественски расцвечивали их оттенками красного, оранжевого, зелёного... Джин двигался в крайнем ряду и собирался повернуть на ближайшем перекрёстке. Мигающий столбик иероглифов над японским ресторанчиком мелькнул в боковом стекле. И О’Брайен уже начал тормозить перед светофором, когда тонкий женский силуэт на углу у перекрёстка внезапно вскинул руку. Она упала на сиденье, запыхавшаяся и сияющая, в ворохе чёрных, как смоль, кудрей. - Привет, - улыбнулась Эби, и Джин еле вписался в поворот, когда прохладные губы прильнули к его щеке. – Я искала тебя. - Я тоже искал. Она словно принесла с собой зиму – снег и иней, и запах мороза. Она сидела в кресле вполоборота, и О’Брайен внезапно понял, что щёки у неё горят лихорадочно, а глаза стали ещё темнее. - У меня мало времени, - прошептала Эби. Она горела от неведомого напряжения, но улыбалась совершенно безмятежно. – Так что сначала я буду рассказывать, а потом, если останется время, ты спросишь, что захочешь. Она не ждала согласного кивка, но Джин всё же кивнул. - Очень может быть, что сегодня ночью меня убьют, - она сказала это так просто, как тем утром говорила: «Я пью кофе без сахара». – И с этим ничего не поделать. Я нарушила все мыслимые и немыслимые приказы... – она небрежным жестом откинула волосы за плечи и счастливо улыбнулась. – Но я запутала следы. И у тебя шанс ещё будет. Джин вопросительно поднял бровь, но она немедленно приложила палец к губам. - Я не шучу, Джин. И не брежу. Я бы рассказала тебе, какую кашу здесь заварили, лишь бы только тебя прикончить, но, боюсь, ты не веришь в такие сказки. Этой ночью ты тоже должен умереть. Но есть одно но – вся штука в том, что пока ещё они тебя не видят. И эту карту можно разыгрывать. Твой единственный шанс – исчезнуть из города прямо сейчас. – Наверное, О’Брайен смотрел слишком скептично, потому что Эби внезапно усмехнулась без малейшего намёка на веселье. – Это очень долгая история, Джин, а времени уже нет. Просто поверь мне: тебя ищут, и тебя убьют. Уезжай. Бездонные чёрные глаза смотрели абсолютно серьёзно. Джин так и не смог решить, верить им или нет. - Теперь спрашивай, если хочешь, - шёпотом разрешила Эби. – Я попробую успеть с ответом. - Ты останешься со мной? - Что??? - До утра. Я не знаю, насколько ты права. Но в любом случае, проверять лучше вместе. И раз уж есть шанс - любой шанс можно поделить на двоих. - Нет, Джин, - Эби вздохнула и долго смотрела вперёд. Белые хлопья мягко ложились на стекло. – Вероятность не делится на двоих. Она вычисляется по забавной формуле, в которую мне нечего вносить, кроме тысячи нулей. Ты используешь свой шанс, Джин, - она встретила взгляд О’Брайена совершенно бесстрашно – чёрные, как уголь, глаза горели безоглядной решимостью. – А я - свой. Знаешь, никакого кайфа нет в том, чтобы решать, кому умереть. Когда решаешь, кому жить – вот тут-то и начинается песня. Джин молча свернул с дороги и припарковался у как нельзя более кстати подвернувшихся ворот. Фатальная надпись: «Проезд держать свободным!» на хлипком столбе оказалась прямо над серединой капота. - Объясни мне... – он выпустил руль и повернулся к Эби, но та остановила его, даже не дослушав вопроса. - Мне пора, - почти по-детски развела она руками. – Прощай. Прохладные губы на мгновение прижались к губам – мягкие, сладкие, удивительно нежные. Поцелуй был лихорадочно короток. А потом она отстранилась от Джина и внезапно растворилась в воздухе – ещё почти секунду он видел сквозь тающий образ обивку сиденья и тонированное стекло. Шаг. Ещё шаг. И ещё один... Ноги, налитые свинцовой тяжестью, и расплывающийся пол перед глазами. Кнопка вызова лифта – холодная и неожиданно непослушная. Далёкий гул где-то вверху. Шероховатая стена. Пауза. Темнота. «...Поступай в нашу Академию, - сокрушался дядя над шахматной доской. – Ты же слишком быстро соображаешь для кожвенеролога...» Он и в самом деле мог бы гордиться своим умением в два счёта вникать в условия боя. Эби ещё таяла, и он ещё не мог вдохнуть от изумления, а какая-то часть сражённого наповал сознания уже отстранённо отметила, что снежные хлопья перестали падать на стекло и закручиваются над капотом медленной и широкой воронкой. ...Болезненно яркий свет – лифт открыл двери. Ещё один шаг, немыслимо долгий, выпивающий остатки сил. И ещё одна кнопка – подсвеченная зелёным цифра восемь. Жгучий холод, расползающийся внутри, и радужные круги перед глазами. ...Оторваться от «хвоста» почти всегда бывает приятно, но почти никогда не бывает выгодно. Потому что гораздо проще выяснить расстановку сил сразу. И подземные гаражи для этого подходят идеально. ...Толчок. Остановка. Раскрывшиеся двери и – шаг. Почти падение. Ладонь задевает холодную стену. Направо. Теперь идти только вперёд, и это прекрасно, потому что за роем назойливых огненных мошек не разглядеть ни пола, ни стен. Череда усилий – почти запредельных, но стена, похоже, закончилась. Под пальцами – лист железа. Он кажется тёплым. Вот и отлично. Теперь – достать ключи. Открыть дверь и войти, дальше всё будет легко... Пауза. Темнота. И пальцы бессильно соскальзывают по железу, внезапно ставшему горячим. Привалиться к двери спиной. Вот и отлично! За каким чёртом пугать ребёнка? ...Снежно-белое облако, вскользь задевшее плечо, и короткий укол мороза. Он внезапно почувствовал себя мальчишкой из сказки – снег теперь в его крови. Он будет долго и мучительно сладко стыть в венах, пока не заморозит самое сердце. Осколки льда и слово «Вечность» в гулкой тишине... От этой картинки веяло чем-то, знакомым до боли. ...Дверь за спиной внезапно открылась, и Джин немедленно опрокинулся на спину, почти наполовину оказавшись в квартире. А потом за него ухватились маленькие руки и в две секунды втащили внутрь целиком. Щёлкнул замок. - Не бойся, - деловито велел Детёныш. – Я тут. Джин хотел ответить, но не смог. Горячие пальцы поймали его усмешку - мальчишка опустился на колени совсем рядом. - Куда били? – не по-детски спокойно спросил он. На ответ он не рассчитывал и искал сам: пальцы перебрались с губ на переносицу, прошлись по скулам, зарылись в волосы и, ничего не обнаружив, соскользнули на шею. - Один раз зацепили плечо, - глухо прошептал Джин. – Нет, не это. Я цел. - Ты ледяной! – возмутился Детёныш. – Во рту крови нет? - Нет. - Что за чёрт... Джин! Джин, не засыпай! - Не страшно. Не дёргайся, я не умираю. – Мысли путались, и О’Брайен из последних сил следил за словами – не хватало ещё вслух назвать мальчишку Детёнышем. Тот обидится смертельно. – Я, в самом деле, не умираю. - В самом деле?!! – У Детёныша на этот счёт мнение было своё. Ботинки внезапно исчезли с ног. О’Брайен почувствовал, что его тащат по полу, но не сразу понял, куда. – ...Да здравствует мыло душистое... И полотенце, драть его в клочья... Что не расстёгивается, я не виноват... Джин собрался сказать: «Я тебе не по силам», но очередная пауза грянула очень не вовремя. ...А закончилась с прикосновением тёплой воды. Живительно тёплой. Холодок внутри развеивался медленно, и Джин боролся с дрожью, хотя был закутан в самое толстое одеяло. Детёныш обнимал его не хуже, чем плюшевого медведя. Горячими у мальчишки были не только руки, но и щёки, и уши, и даже спутанная грива, казалось, хранила тепло. - Кто это был? – шёпотом спросил он. - Точно не знаю. Какой-то уродец неопределённого пола. Кажется, за одной моей знакомой следил. - И что? - Я его прикончил. Детёныш чертыхнулся. - Проблемы будут? - Очень маловероятно. - Джин сказал бы: не будет, но уж очень не хотелось объяснять мальчишке, что убитый рассыпался по полу искрами, а те тоже быстренько погасли. Да и вообще вопрос сложностей с законом интересовал О’Брайена меньше всего. - Чай мне принесёшь? – помолчав, спросил он. - Нет. - Вот спасибо! - Вот пожалуйста. Я уйду, а ты снова начнёшь замерзать. Я вернусь, а ты уже всё. - Я не начну. - Ну-ну. – Детёныш щекотно вздохнул. – А мне страшно. Вдруг придут мои бывшие и тебя убьют. Или твои бывшие. Или кто-нибудь новый... Я не хочу, чтобы тебя убивали, понимаешь? - Да, - кивнул Джин. – Спи. Завтра у тебя будут очень долгие сутки. Сутки с самого утра пошли наперекосяк – они начались с того, что щенок тоненько, но уверенно тявкнул на кого-то за дверью. Само по себе это ничего серьезного не предвещало – Найджел уже полусонно прикидывал, что вот-вот отрывисто пискнет звонок, и Джин поплетётся открывать дверь, и придётся срочно искать себе удобный и безопасный наблюдательный пункт, он же убежище... Но в замке неожиданно повернулся ключ. О’Брайен прыжком сорвался с постели, не успев даже открыть глаз. Пришлось с головой накрыться одеялом и затихнуть. - Привет, - сказала из холла какая-то женщина. Найджел немедленно решил, что она, наверное, невероятно хороша собой. Потому что такой голос может быть только у ошеломительно красивой женщины. Раздетый Джин, кажется, смутил её своим видом. - Нита? - он смутился и сам. Видимо, от неописуемой красоты. – Что ты здесь делаешь? - Зашла узнать, как ты. Я же беспокоюсь за тебя, О’Брайен. Или, может, я помешала? - Конечно, нет. Проходи. Хочешь кофе? Судя по звукам, женщина села в то самое много кому уже знакомое кресло у стеклянного столика. А Джин влез в джинсы – они так и пролежали всю ночь там, где Найджел их с него стянул. - Хочу. Босые ноги прошлёпали по направлению к кухне. Через пару секунд оттуда донеслись журчание воды и визг кофемолки. - А где твой гоблин? - Это неважно, Джин. Правда, неважно. Выходит, ты ещё не знаешь? - Смотря, о чём ты. Почему ты не в Бюро? - Потому что в Бюро сейчас работает полиция. Наверное, это было интересно, потому что О’Брайен замолчал. - В каком смысле? – спросил он после того, как босые ноги прошлёпали обратно. - У нас были гости. - Тонкое блюдце мелодично звякнуло, коснувшись столика. – Ночью. - Что украли? - Кого убили. Всю охрану и троих дежурных экспертов. Найджелу на миг стало нехорошо – он вспомнил высокие ворота, колючую проволоку, кодовые замки и людей с автоматами. Джину, кажется, стало не лучше. Повисла мрачная тишина. - Они шли через проходную, - хрипло добавила женщина. – Охрана стреляла на поражение, я видела гильзы и видела пули. Как эксперт могу сказать – к тому моменту, когда здание загорелось, живых там уже не было. Из дежурных до больницы довезли одного-единственного. Джин не перебивал. - ...Бобби. - О’Брайен выдохнул так, что даже интересно стало, кто это такая. – Он явился на дежурство в броннике. - И что с ним? - Всё серьёзно. Но самое удивительное – знаешь, в чём? - Знаю. Всё серьёзно, но видимых повреждений нет. - В точку. Я и бросилась сюда как раз поэтому... – гостья неожиданно всхлипнула. - Он ведь принял ночь вместо тебя. А тут ещё этот маньяк... – она всхлипнула ещё. – И что? Я открываю дверь, ты выбегаешь из спальни голый и говоришь: «Пошла вон...» Джин, похоже, испугался. Потому что пробормотал в ответ что-то очень виноватое, но совершенно нечленораздельное. А всхлипывания стали подозрительно частыми и какими-то приглушенными – наверное, в него уткнулись носом и щедро поливали слезами. - Сейчас поедем домой, - наконец, выдавил он. – Ты успокоишься и отдохнёшь. Потом придумаем, что отвезти Бобби, и я его навещу. Идёт? Должно быть, женщина кивнула. О’Брайен хлопнул дверцей шкафа и внезапно возник в спальне. - Я вернусь максимум через час, - прошептал он очень тихо. – Идёт? Найджел кивнул под одеялом, насколько позволял крокодилий ошейник. - Вот вещи, - ворох одежды, тряпичной и не очень, занял чуть ли не полкровати. – Если ошибся с размером, извини. Вот документы. Липовые, естественно, но липа вполне приличного качества. Год рождения твой, а всё остальное – уж что придумали. И вот ещё билет. Найджел тяжело вздохнул и повертел этот последний в руках. Отправление должно было торжественно состояться через два часа девятнадцать минут. А местом прибытия значился город, названия которого он не слышал никогда и нигде. Желание разорвать отвратную бумажку хотя бы пополам было почти непреодолимым. Найджел закусил губы и умоляюще посмотрел на Джина, но тот очень некстати отвлёкся на оценку тактико-технических возможностей порядком потрепанного кожаного рюкзака. - Я позвонил деду, - сообщил он. – Попросил, чтобы он встретил тебя на вокзале. Могу поклясться, чем хочешь: тебе у него понравится. А главное – ни одной живой душе не придёт в голову искать тебя там. - Я хочу остаться с тобой. О’Брайен тоже вздохнул. И внезапно оказался рядом – ему можно было простить абсолютно всё за одну только привычку опускаться на колени, чтобы смотреть вровень. - Со мной сейчас слишком опасно, - сказал он. - Меня вот-вот накроют то ли из миномёта, то ли из чего похуже. И тебе лучше не быть рядом, когда это случится. - А где мне лучше быть?!! – вспыхнул Найджел. От обиды хотелось разреветься, но это выглядело бы чересчур несолидно, и глаза пришлось вперить в отвратную бумажку. – В далёкой-далёкой галактике? Ну какого чёрта я там забыл, Джин! Твой дедуля, может, и классный мужик, но он же прогонит собаку, запрёт меня в школе и заставит мыть руки по сто раз в день! А что, если ты когда-нибудь ночью свалишься с лестницы и свернёшь себе шею? О’Брайен медленно покачал головой. Его глаза были совсем рядом – лучистые, дымчато-серые, они чуть отсвечивали синевой и смотрели совершенно по-взрослому – явно рассчитывая на понимание. - Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, - сказал Джин, и возразить ему было нечего. Найджел кивнул. Его тут же осторожно обняли – пришлось из чистой вредности уставиться в потолок, как будто там было что-нибудь интересное. – У меня просто мировой дедуля – он не то, чтобы совсем чокнутый, но с большими странностями. Тебе очень понравится. Это его рюкзак, подарен мне как самому достойному из внуков. Вот смотри: это отделение - для собаки. Я в нём возил кота, так что мех тут очень пушистый, местами даже отваливается. Тут воздуховод, тут окошко. Сюда складывать собачьи консервы, сюда – всякую нужную мелочь, типа бритвы с зубной щёткой, а сюда можно плеер положить или диски... ...На автовокзале было на удивление безлюдно – вероятно, оттого, что декабрь считал свои последние дни, и близилось Рождество. Рюкзак получился лёгким – Детёныш сам без труда вытащил его из багажника и опустил на землю. Плюшевого медвежонка он решил оставить на заднем сиденье. - До встречи, - улыбнулся Джин. В тёмных очках мальчишка выглядел ужасно знакомо и ужасно забавно – конспиративная мера получилась очень удачной. - До скорой встречи, - хмуро поправил он. О’Брайен протянул ему ладонь – Детёныш сжал её и, подпрыгнув, внезапно повис на шее. Джин сгрёб его в охапку и прижал к себе. - Тебя не убьют, - сообщили ему яростным шёпотом. – Не убьют, ясно? Джин коротко кивнул, коснувшись щекой пушистого виска. Мальчишка шмыгнул носом и обнял его ещё крепче. - Ну пока, - сказал Детёныш, едва его поставили на ноги. – Счастливого Рождества. О’Брайен проследил взглядом за маленькой фигуркой – она без приключений добралась до автобуса и без приключений исчезла внутри. Можно было уходить. Но он не уходил. Просто стоял под очередным запрещающим знаком и провожал глазами громадный рейсовый автобус, медленно выплывавший за ворота. Он знал, что из какого-то окна на него тоже смотрели. И от этого в груди расползалось щемящее, почти болезненное тепло. Его ждали у входа в больницу, куда отвезли Роберта. Высокий смуглый мужчина с густой копной платиновых волос – он стоял на ступеньках и курил, причём расстёгнутое пальто на нём болталось явно больше для приличия. Он повернул голову, едва Джин хлопнул дверцей машины. И О’Брайен мгновенно понял, что уже видел его раньше и даже разговаривал с ним. Но где? И о чём?.. - Здравствуй, - улыбнулся мужчина, щелчком отбрасывая окурок. Джин расстегнул куртку и вытащил из кобуры пистолет. Демонстративно передвинул предохранитель и с улыбкой шагнул навстречу. |
| Коллекция На главную |